— Ты ведь пришла меня убить? — сузил глаза он. — Так ведь? Что ж медлишь?
— А куда торопиться?
От него пахло кровью. Я чувствовала, как его тело терзает нестерпимая боль, и чудовище во мне довольно урчало, в то время как человек метался в отвращении и ужасе, пытаясь сдержать кровожадного монстра на поводке.
Всё-таки, приблизившись, я положила руки на его грудь, словно каменную от твёрдых, упругих витых мышц и почувствовала, как кровь горячей рекой струится под его кожей.
— На самом деле я не хочу, чтобы ты умер, — шепнула я, — я хочу, чтобы ты умирал. Долго, мучительно. Раз за разом. Снова и снова.
— Могу поинтересоваться, чем вызвана такая кровожадность? — голос оборотня так и сочился сарказмом.
— Уверена, в глубине души ты знаешь чем.
Наши губы почти соприкасались.
Если бы только я могла со словами вдохнуть в него свою ненависть, гнев и обиду, уверена, он попросту задохнулся бы ими.
— Мне не понравились твои подарки, Миарон. Не люблю, когда мне дарят голову друзей. Не люблю, когда трахают моих любовников у меня на глазах. Меня это обижает.
При моем заявлении его глаза распахнулись в деланно-наивном изумлении:
— Ну прости, детка! Кто ж знал, что ты такая ранимая?
Мои пальцы резко вонзились в открытые раны на его животе, проникая глубоко внутрь, заставляя содрогаться и выгибаться, шипеть от боли. Сжав руками прядь его волос, я из-за всех сил потянула за них вниз, заставляя Миарона запрокинуть голову и обнажить шею — сильную, гибкую, похожую на змею.
Склонившись к самому его уху, я прошептала:
— Однажды я почти убила тебя, тварь. Во второй раз не промахнусь.
Ответом послужил полный язвительного веселья смех:
— Ты это всерьёз, куколка? Действительно думаешь, что смогла положить меня на обе лопатки? Ох, мой Огненный Цветочек…
— Я не твой Огненный Цветочек! — в ярости я со всей силы сжила пальцы в кулак.
Заодно и сминая в ладони его внутренности. Посылая вглубь тела обжигающий огненный импульс.
Миарон дёрнулся, по-прежнему безнадёжно распятый на цепях. Он до хруста сжал зубы, но не позволил ни одному стону сорваться с искусанных губ. Нечеловеческое упрямство, помноженное на непреодолимую гордыню.
— Мой Огненный Цветок… моя смертоносная роза… — продолжил он. — Ты теперь слишком большая девочка, чтобы верить в сказки. Хотя, признаться, ты тогда сделала мне куда больнее, чем сейчас, — он снова вернулся к своему снисходительно-язвительному тону, который я ненавидела всеми фибрами души. — Сейчас в твоих руках всего лишь мой желудок, в то время как тогда ты пыталась вырвать мне сердце.
