– Да.
– Я хочу, чтобы он вернулся домой. – Мэри тоскливо смотрит на лицо Эрнеста в бумажном некрологе. – Я скучаю по нему.
– Я знаю.
– Это нечестно.
– Мэри. – Хэдли вздыхает.
– Что?
– Эти перемены настроения. Мания преследования, о которой ты мне рассказывала. Алкоголь. Ты что, не видишь? Выдавать это за несчастный случай.
– Но это и был несчастный случай.
– Я думаю, он был в депрессии.
– Он чувствовал себя лучше, Хэш, видела бы ты его в последний вечер. Он тогда опять стал старым добрым Эрнестом.
– Возможно, это.
– Это была ошибка, вот и все.
Хлопает входная дверь, и сердце Мэри бешено колотится. Вновь перед глазами – ошметки клетчатого домашнего халата, кровь и зубы на стене в холле. Ружье, лежащее поперек тела. Но в кухню заходит горничная, и сердце успокаивается.
– Просто случайность. И это особенно грустно.
Ночью он ей снится. Они опять в море, «Пилар» взрезает волны, направляясь к берегу. Морская вода вокруг яхты из темной превратилась в светлую, их окружают саргассовы водоросли. И больше в мире нет ничего, кроме перистых облаков и легкого бриза, подгоняющего их к сверкающему пляжу.
Эрнест закопал Мэри в песок и сделал ей гигантские груди, поднимающиеся до самой шеи, потом всю ее украсил камнями и раковинами каури. Потом наклонился и лизнул Мэри через всю щеку, заставив ее смеяться так, что песчаный живот трясся от хохота. «Восхитительный соленый леденец! Я мог бы заниматься этим часами!» Он касался влажным языком ее глаз, ноздрей, ушей, пока Мэри окончательно не изнемогла от смеха. Она умоляла Эрнеста откопать ее, чтобы она могла прижать его к груди.
Мэри просыпается, захлебнувшись рыданиями. Подушка мокрая от слез. Этот сон. Когда-то они дурачились так на багамском пляже. Почему ему больше никогда не увидеть ничего из этого? Не испытать радости от того, что он жив?
За окном ветер раскачивает деревья. Мэри пытается отделаться от своего сна. Она их не выносит, этих снов, в которых Эрнест жив, хотя наяву всем сердцем мечтает увидеть его живым. На веранде Мэри выпивает стакан воды и выкуривает сигарету. Маленькие вдовьи радости.
А что, если это не была случайность? Вопрос всплывает из глубин сердца, словно пузырь на морской глади в месте, где затонуло судно. Грегори спрашивал ее об этом на похоронах, но она сделала вид, что не расслышала. Три сына Эрнеста стояли рядом на краю могилы, а Мэри думала тогда, как страстно она желала бы подарить ему дочь. Но после первого выкидыша спустя месяц после их свадьбы он сказал, что не может просить ее об этом. «Я бы не попросил человека спрыгнуть с небоскреба без парашюта, – сказал он. – Ты для меня важнее всякой дочери». Но, глядя, как его гроб опускается в землю, Мэри подумала, что дочь могла бы спасти его от него самого.
