Шершавые цементные стены, мрак, затхлость. Ни лежанки, ни стула — карцер. Мне оставалось только одно: ждать и надеяться, что во всем разберутся, и кому — то придется долго извиняться. Но прощения сволочам не будет.
…Дверь распахнулась, и на пороге появился подонок Венчев:
— Ну, все, сука! В Петелино тебя!
— В какое Петелино? За все ответишь, гад!
Рядом с ментовским выродком возникли еще трое ублюдков с палками и начали скалиться, гоготать и махать дубинками:
— У! Дебильная! Шиза! Блядь! Смотри — блядь!
— Охо-хо! В Петелино! Хо-хо!
Вероятно, они специально дразнили, пытаясь довести до определенной кондиции, но я была уверена, что подонкам скоро не поздоровится, и старалась не обращать внимания на дубинки, летающие над головой. Эти гады уже давно вынюхивали с какой стороны меня уцепить. Участковый замучил старух во дворе с просьбой "помочь милиции, не могут справиться", но даже старорежимные бабульки смеялись над потугами глупых ментов мстить за "правильные" статьи в их любимой газете "Новости".
— Ты, дочка, подписи собирала на митинге против "полигона", давай — ка мы всем двором подпишемся. Мы хоть и на пенсиях, а тоже в могилы не торопимся. Не надо нам здесь никаких мусорных заводов. Без того здесь чернобыль устроили. Не беда, что милиция крутится, расспрашивает, мы о тебе ничего плохого не знаем. Так и сказали ему: хорошая девка!
Старушки в сложных разборках с ментами всегда были на моей стороне. У людей старшего возраста в душе сохранилось больше ностальгии по светлым временам. На их памяти сталинские расстрелы родных и знакомых. Они свидетели реабилитаций и возвращения сотен тысяч ни в чем не повинных людей из гулагов. Зато достославные потомки — поколение из разряда забитых и поломанных пионеро — октябрят всегда более опасливы и осторожны в серьезных разборках с властью.
…Между тем гад Венчев приковал мое запястье к своему волосатому кулаку, и со злорадной ухмылкой потащил к машине…
Ехали долго.
Всю дорогу подонок сиял золотыми зубами и объяснял санитарам:
— Злостная хулиганка! На три года ее посажу! Пишет жалобы! В КГБ на нее дело завели! Мы давно за ней наблюдаем! Прокурор просил. Целый месяц выслеживал! Дома не живет! Еле схватили!
Отвратительно белел кулак с редкими потными волосенками, они усыпали запястье, как вытертые ресницы из промасленных глазниц. Ради смеха садист дергал за цепочку наручников и торжественно поглядывал по сторонам.
Вдруг наклонился к моему уху и ехидно зашептал:
