— Нет, Повелитель. Этого человека ещё не нашли! — стирая слёзы прошептала Султанша, и в лучах Солнца она выглядела действительно крайне необычно для себя — урождённой дочери княжеских кровей — манерной аристократки, что, даже живучи в гареме, держала голову высоко и смотрела на других с величественным триумфом в тёмных глазах, позволяя себе заплакать лишь в те редкие моменты, когда на душе было невыносимо тоскливо. Плакала она тогда, когда родила Мустафу, плакала и тогда, когда Падишах отправлялся в поход.
— Не беспокойся, Махидевран, я найду и накажу тех, кто посмел это сделать! Кто бы это ни был — он отправится покорять глубины Босфора зашитым в мешок.
Махидевран хоть немного, но воспряла духом, услышав слова Султана, произнесённые с уверенностью и необычной для него жестокостью. Да, всё правильно, так и должно быть, ведь она — его драгоценная роза, мать его сына, и не защитить её он не может.
Если Сулейман готов казнить любого ради неё — значит, что и эта наложница не станет исключением, если окажется, что это она подкупила да подослала кого-либо из слуг, надеясь свергнуть влиятельную, воистину влиятельную соперницу.
— И ты даже предположить не можешь, кто это был? У тебя нет никого на примете? — голос Падишаха звучал непривычно тихо, но в нём, не смотря на это, она отчётливо слышала плохо скрытую ярость в отношении того, кто посмел подстроить столь жалкую попытку её отравить.
— Нет. Я думаю, что это вновь одна из наложниц, — Султана вздохнула, — ты же знаешь, Сулейман, что они не ведают покоя. Чего только своими длинными языками не наговорят да чего не устроят… — её голос напоминал шелест листвы, а веки, украшенные каймой смоляно-чёрных ресниц, что казались ей, будто свинцовыми, скрывали её глаза, в которых обычно он и читал эмоции, зная, насколько скупа на них Гюльбахар.
— Хорошо, я лично назначу ответственного за это расследование, Султана. Но, думаю, сейчас тебе лучше отправиться в свои покои и отдохнуть, пускай служанки вызовут лекарей и те наблюдают за тобой! — властных голос не дрогнул, не смягчился и ладони его, она видела, были сжаты в кулаки настолько сильно, что костяшки его пальцев побелели. Махидевран Султан не могла не улыбнутся, пускай и слабо да измучено, видя то, как он переживаёт за неё и их дитя.
То и дело боясь потерять сознание в коридоре, Султана, едва передвигая ногами и держась дрожащими руками за стену, медленно направлялась к своим покоям. Головокружение и тошнота мучили её не просто так, ведь Султана, не особо быстро поняв, что с едой что-то не так, успела попробовать сладкий щербет. Проходя мимо комнат гарема, она, понимая, что вот-вот ноги перестанут держать её, слабым голосом подозвала к себе калфу, попросив тотчас привести к ней Хюррем хатун.
