Но половиной наших летних занятий была работа в артели. Нас заставляли боронить, а более взрослые ребята и сами ходили за плугом. Много времени уходило на прополку посевов от сорняков, особенно осота, который заполонял поля ржи и овса. В жатву все школьники собирали колоски.
И так лето пробегало быстро – без всяких пионерских лагерей, которыми пользовались вольные школьники. В жаркую погоду нас было невозможно удержать от купания. Речушка Вознесенка была маленькая, поэтому мы бегали за полтора километра на плотину (мужики собирались построить там маленькую электростанцию, но война помешала).
С наступлением весны по насту мы каждое утро убегали в лес ловить силками бурундуков. Сами делали приманки и ловили помногу. Шкурки сдавали в «Союзпушнину», где работал мой отец, – по шестнадцать копеек за штуку. На них что-то уже можно было купить. А осенью делали ловушки для ловли тетеревов на скошенных хлебных полях. Когда выпадал снег, ставили петли на зайцев. Их много развелось с появлением посевных площадей. Охотой с ружьями не занимались – ссыльным ружья иметь запрещалось.
Несмотря на некоторые послабления в жизни спецпереселенцев, общая их численность неуклонно сокращалась. Все любыми способами пытались покинуть ненавистные места. Кто по старости, кто через побеги. А кто-то получал тюремные сроки и не возвращался обратно после освобождения. Молодые люди выходили на волю через браки с вольными женщинами. Некоторые добивались свободы, чрезмерно усердствуя перед начальством или за доносы и стукачество. Правда, большинство этих людей, оказавшись на воле, вскоре попадали в тюрьму как политические заключённые.
Для нас, ребятишек, самым легальным и желанным путём выхода из ссылки была школа. Надо было только окончить школу, поступить в техникум или училище и уехать в ближайший из городов – Томск. После учёбы в Томске, получив паспорта, никто не возвращался домой.
Седьмой класс я окончил в 1940 году. Окончание мы отметили в километре от посёлка на поляне, украв из дома какое-то железное ведро, картошку и хлеб. Стащили ночью прямо с насеста двух куриц и устроили коллективный ужин. Конечно, без спиртного.
В ссылке мы, дети, рано становились взрослыми. Всюду перед нами были преграды, которые приходилось преодолевать разными путями, самостоятельно принимая решения. Нас, как и родителей, угнетали не только нищета, но и наше положение на уровне лагерников, лишённых элементарных свобод, общения с миром. Вольное население нас называло лишенцами, ссыльными, сибулонцами, а когда хотели оскорбить, то «кулачной мордой». Гражданами мы не были, а вот обращаться мы должны были только «гражданин комендант», «гражданин начальник». И больше всего угнетала беспросветность нашего существования, поскольку статус ссыльного не был определён сроками: наказание было бессрочным.
