Домой Шами вернулся около девяти часов, едва волоча ноги от усталости, но мать не дала ему и минуты передохнуть.
— Быстренько отправляйся в лавку. Отец сегодня что-то плохо себя чувствует.
Шами молча поплелся на базар. Там у отца была небольшая галантерейная лавка.
Услышав шаги, Далавер-хан оглянулся, окинул сына взглядом с головы до ног, но промолчал. Шами про себя благодарил бога за то, что на этот раз все обошлось. Он молча прошел мимо отца и сел за прилавок. Покупателей не было. Лишь немного погодя прибежала девочка лет семи, купила перламутровые пуговицы, но через несколько минут вернулась снова. Ей, оказывается, нужны были не перламутровые, а пластмассовые. Шами заменил ей товар, но вскоре она появилась снова. На этот раз ей понадобились пуговицы большего размера. Шами показал ей образцы, но исподтишка стукнул кулаком по спине. Отец заметил его проделку.
— Ах ты, негодяй! Ты прекратишь когда-нибудь свои штучки?!—Далавер-хан долго еще поносил сына, а тот сидел и молча слушал. Он уже. привык к этому. Ведь если отец не кашлял (Далавер-хан давно страдал астмой), то обычно честил его на чем свет стоит, а иногда подкреплял свою ругань несколькими затрещинами.
К полудню базар опустел. Замолкли голоса покупателей. Торговцы сидели, лениво переговариваясь друг с другом, дремали, прикорнув тут же в лавках. Отец Шами тоже прилег. Но не успел он закрыть глаза, как его окликнул хозяин соседней лавки:
— Эй, Далавер-хан, сыграем?
— А Когда я отказывался?!—живо отозвался Далавер-хан.
— Давай, выкладывай ставку,— продолжал сосед.
Далавер-хан достал из жестяной коробочки рупию:
— Вот тебе ставка.
Оба взяли по рупии, вымыли их с мылом и выложили на ровное место перед лавкой. Сев рядышком, они уставились на монетки, наблюдая, на какую из них раньше сядет муха: обе рупии достанутся владельцу счастливой монеты.
Прилетела муха.
— Сюда, сюда, моя красавица! Садись скорее! — приговаривал отец Шами, покачивая в такт словам головой.
— Куда же ты? Садись здесь! — вторил его партнер. Муха кружилась над рупией Далавер-хана. Он радостно заулыбался:
— Да ты принюхайся, принюхайся! — уговаривал в это время муху Шейх-джи. Лицо его постепенно бледнело, потому что муха не обращала внимания на его монету.
Муха оказалась очень капризной. Несколько раз она кружилась над рупией Далавер-хана, но опускалась где-нибудь рядом. Сердце Далавер-хана радостно трепетало, лицо озарялось улыбкой, но потом снова мрачнело.
