Клептомания – любимая болезнь землян: чем больше воруешь, тем больше хочется.
Справочник молодого терапевта
Булыжник кое-как умостился в голове, перестал ворочаться и теперь давил затылок равномерной тупой болью. Стараясь не беспокоить его лишний раз, я присматривался к понемногу вырастающей в центре экрана планете Приют Путника.
Подошла Нэлька, тихо прижалась, уютно засопела в ухо.
– Твой дом.
– Да.
Как-то умудрялись до сих пор не вдаваться в дела и планы друг друга. С первой встречи стрелочка моего сердечного компаса всегда была направлена к Нэльке и всегда доносился ответный теплый сигнал через расстояния и время. Непрерывные теплые волны нежности.
– Все, перестала болеть, – Нэлька двумя руками взлохматила мне волосы, и я, все еще не веря, осторожно потер пальцем переносицу.
– Даешь, сестричка. Ты сама лекарство – можно к ранам прикладывать.
– И к душевным тоже, – с грустной серьезностью выговорила девочка.
– На чужое поле не влезай, – шутливо чиркнул по Нэлькиному носу пальцем. – Душевные раны моя епархия. Давай-ка рассказывай, какой ветер сорвал тебя с Земли ранее завершения разведывательно-шпионской миссии?
– Мог бы и раньше поинтересоваться, – засмеялась Нэлька, – а то уже казалось, что тебе не интересна моя судьба.
– Если "судьба", то имя ей любовь, и, не побоюсь предположить, взаимная.
– Откуда такая уверенность? – в стиле земных блондинок притворно скокетничала Нэлька.-Оттого что красивая?
– Умная, обаятельная… Не будешь возражать, если не буду оглашать весь список замечательных достоинств?
– Слабо поднапрячься? – Нэлька надула губы, но тут же прыснула смехом. – Его звать Никита. Большой, сильный, красивый, умный – ничего, если не оглашу весь список? Космолетчик.
– Не знаю среди пилотов большого Никиты.
– Он механик и оружейник… был. Потом его перевели в звездный десант и отправили на Землю-2.
– И пребывание в метрополии потеряло вкус, цвет и смысл?
– Люблю тебя, – Нэлька шутливо потерлась носом о мою шевелюру. – Ведь маленьким девочкам и младшим сестренкам позволяется легкомыслие?
– Кто бы возражал!
– Дрю, ты лучший.
– Знаю. Не хочешь остаться дома?
– Зачем? Я чувствую его всегда и, значит, дом со мной.
– И мне знакомо чувство дома: тебя год не видел, а отца – десять, но всегда знал, когда после подвигов и похождений, как блудный кот, избитый и голодный, вернусь домой, – ты погладишь меня по голове, почешешь за ухом, а папа нальет в блюдечко молока, … и отзовусь утробным мурлыканьем, преисполненным нежной благодарности.
