Иногда вспоминалось, что ребенок – якобы радость. Ничего подобного я в себе не отыскивал. Только изнуренность, только раздражение и злую фантазию хоть когда-нибудь как следует выспаться. Я не разочаровался, нет, идея деторождения, считающаяся естественной, лично меня никогда и не очаровывала. Я лишь убедился, что следование естеству – это ловушка надолго, каторжный труд и ни малейшего продыху. Меня угнетала неразрывная связанность маленьким существом, которое не просто связало, но требует всей энергии обоих родителей. Что, впрочем, не способствует укреплению связи между родителями. Мы все чаще ругались. И кто это выдумал, будто заботы объединяют? По-моему, людей объединяет как раз таки беззаботность, а заботы вынуждают изыскивать собственный путь от забот убежать, куда-нибудь спрятаться, не видеть и не слышать всего этого ада. Я неожиданно понял, что ходить на работу – это, прежде всего, возможность отсутствовать дома.
Поняла это и она. Наблюдала за мной, терпела, потихоньку поскуливала. И вдруг сорвалась:
– Я так не могу! Я зарываюсь, а ты живешь в свое удовольствие!
– Ты действительно так считаешь?
– Конечно, считаю! Славно устроился: ушел в зоопарк, а дома – трава не расти!
Ах вот оно, значит, что…
– Извини. Я хожу на работу, ты при ребенке. Это нормально.
– Хоть бы раз тебе побывать в моей шкуре!
– Это невозможно. Такова задумка природы, разделение функций.
– Я бы тоже хотела, как ты!
– Здесь не о чем спорить. Я мужчина, ты женщина… И пожалуйста, хватит визжать!
Тут она разрыдалась.
Я смотрел на ее мокрое, раздувшееся лицо, на вздрагивающие плечи, на растрепанную паклю волос. Сквозь досаду и горечь я понимал, что это чахлое существо – моя женщина. Никто ей не поможет кроме меня.
И опять, черт возьми, мне стало ее жаль!
С того дня, сразу после работы – пулей домой. Помогал ей, как мог: пеленал, баюкал ребенка, стряпал, стирал, прибирался в квартире. Сам того не желая, медленно превращался в идеального мужа.
По ее ухмыльчивым отзывам, у меня получалось все лучше и лучше.
Летом она жила с Малышом на даче моих родителей. Отпуск разбили: месяц – отец, месяц – мать, в августе на вахту заступал я. В свободное от ребенка время мы все работали и друг с другом не виделись. Заботы о Малыше фактически сделали нас субъектами семейного долга.
На лоне природы Бедняжка отдохнула, заулыбалась, утихомирилась.
А осенью вернулись в город, и снова пошло: то депрессия, то истерика.
Между прочим, ребенок наконец-то начал неплохо спать, так что выбиваться из сил не слишком-то приходилось. По-моему, она просто скучала. Полистывала иногда глянец журналов, но, в основном, глазела в этот чертов невырубаемый телевизор. Бывало, и я нет-нет, да поглядывал: приду с работы, ужинаю, краем глаза смотрю. Она – рядом. Ее нервное состояние постепенно передавалось и мне.
