— Зря ты пришла, — ласково обратился ко мне бывший наставник, — Мне будет очень жаль тебя…
— Убивать? — закончила я за него.
Вампир благосклонно кивнул:
— Именно так. Но, увы, ты как бомба с часовым механизмом. Придет время и, — он взмахнул руками, — взрыв! А я как бы спасаю мир.
— Себя ты спасаешь! — рявкнула я. Меня переполнила ярость. Вот он, стоит, весь из себя спаситель мира, на лице — смесь снисхождения и самодовольства, а я помнила его совсем другим. Какое из этих двух обличий настоящее? Я уже не понимаю. И это меня ужасно злит.
— Тише, детка, — глаза Этьена потемнели и сузились, — Помни, с кем разговариваешь. Мой учитель и создатель изгнал из нашего мира собственную богиню. Я собираюсь повторить его подвиг, но на этот раз ты не сможешь вернуться.
Он уже собирался отвернуться, когда я выпалила, не задумываясь:
— Предательство у вас в крови. Не сомневаюсь, что Кацуо ты тоже не пощадил!
Лорд замер вполоборота. Я тоже застыла от ужаса, но продолжила:
— Власть слишком лакомый кусочек, не так ли?
Я приготовилась к атаке, но вместо этого Этьен махнул рукой и я почувствовала, что колени не держат меня. Несколько громил грубо схватили меня за руки. Я увидела точно такую же цепь, какая сковывала Жана, за секунду до того, как она оплела мои запястья. Глаза начал застилать туман. Затихающего слуха коснулся мелодичный смех. Это был смех победителя.
Я очнулась в каком-то подвале. Три высокие глухие стены и толстенная дверь с решеткой на высоте человеческого роста. Это была настоящая человеческая тюрьма. Конечно, я не была человеком, но странная цепь на моих запястьях делала меня слабой и медлительной. Я несколько раз впадала в забытье и, просыпаясь, видела одно и то же. У меня иссякали последние силы…
— Ты слышишь меня? Эй!
Меня вывел из транса громкий шепот за дверью моей темницы. Не знаю, сколько времени я провела в одиночестве — так сильно я успела позабыть, что за пределами моей темницы есть жизнь. Я подползла поближе и услышала самый приятный для меня на этот момент звук — торопливый стук человеческого сердца.
— Отзовись же. Это я, Габриель.
— Габриель? Что ты здесь делаешь? Я же велела тебе не высовываться!
Страх за любимого человека во сто крат пересилил волнение по поводу собственной судьбы, так что я потеряла осторожность и резко дернулась. От рук по всему телу распространилось жжение, переходящее в огненную боль. Я зашипела от неожиданности. Странные оковы, надетые на меня приспешниками Этьена, были не только и не столько путами для строптивой пленницы, они выпивали мои силы и причиняли боль, если я не повиновалась. Габриель заторопился:
