Настоящее волшебство - Мария Александровна Дубинина

Над лесом низко висели тяжелые грозовые тучи. Давно висели, еще с обеда, но с наступлением сумерек небо полностью затянуло фиолетовой пеленой, в которой изредка мелькали ослепительно-яркие молнии, как разящие стрелы грозного божества. Прохладный ветерок шевелил мохнатые еловые лапы, ворошил густую траву на опушке, и от его порывистых прикосновений скрипел старый проржавевший флюгер на крыше. Дому не помешала бы крепкая мужская рука, он медленно, год за годом, врастал в землю, покрывался мхом, становясь похожим на один из тех грибов, что по утрам собирала в ельнике его молодая хозяйка.

Сольвейг с малолетства жила одна, приученная не только к тяжелой работе, но и к делам колдовским, простым людям неведомым. Оттого и не стремились они к дому на окраине елового леса, да вот только ни одно село без своей колдуньи прожить не может. А колдунья без села… Сольвейг проверять не спешила, покуда мир между нею и селянами ничем не нарушался.

Девушка затворила окно и погасила огонь. Тусклый свет с улицы окутал ее крепкое стройное тело коконом из прохлады и тишины. Она любила время, когда природа замирала перед лицом гнева небесного. Уже грохотал вдалеке раскатистый гром. Опасное, чарующее это время, последние минуты перед разгулом стихии. Вот упала первая капля, за ней вторая, третья, и вот уже дождь льет сплошной стеной, духота, продержавшаяся весь день, наконец, спала, и Сольвейг, улыбнувшись, вознесла хвалу милостивым богам. Гроза не утихала до полуночи. Молодая ведунья еще не смыкала век, ведь столько еще предстояло сделать до утра — опару на тесто поставить, домового задобрить, обряд на плодородие почвы провести, пока ливень не закончился, а после уже дом обойти с заговором от нечисти да от лихих людей. От лихих людей ведь не всегда колдовством защититься можно.

Сырая трава под босыми ногами казалась мягче персидского ковра, нежнее прикосновений любимого. Тучи ушли на восток, а над макушками вековых сосен светила изможденная желтая луна. Сольвейг была на нее похожа — такая же бледнокожая, с длинной косой цвета светлого, для здешних мест непривычного, и такая же одинокая. Никто не сватался к колдунье из леса, никто не держал в руках ее загрубевшие ладони, не шептал нежные слова на закате и не дарил деревянных колец. Сольвейг запрокинула голову и запела длинную грустную песнь ночным духам, глядящим на нее из темноты глазками-искорками, злыми и не очень, но одинаково любопытными. Закончив свой ритуал, девушка поклонилась на все четыре стороны и, не оборачиваясь к мрачному лесу спиной, попятилась к дому. Только оказавшись внутри, перевела дух — не проста жизнь колдуньи на границе с навьим миром, ой, как не проста…