Рожденные в СССР | страница 9
Варя долго смотрела ему вслед, пока он не превратился в маленькую черную точку, а потом и совсем пропал.
«А люди у проруби отсюда такие крошечные. Как будто можно спрятать их в рукавичку и погреть».
Варя пошла домой, к маме. «Теплой и доброй».
Какая-то женщина, поднимаясь с Невы с ведром воды, опустилась без сил да так и осталась сидеть на гранитных ступенях. Следом шли другие люди, обходили женщину, расплескивая на нее воду из ведер. И кто-то взял в свободную руку ее ведро.
«А к вечеру она станет ледяной горкой».
Взвыли сирены.
«Надо скорее домой. Там мама и там не бомбят».
Но подбежавшая к Варе девушка с повязкой бойца МПВО схватила ее за руку и повела в бомбоубежище.
— Мне надо домой, к маме.
— Сейчас опасно.
В бомбоубежище спускались те люди, кого воздушная тревога поймала на улице. Ленинградцы редко покидали во время обстрелов свои дома, обстрелов не боялись, к ним привыкли.
«Вдруг маме страшно дома одной».
Люди молча сидели на перевернутых пустых ведрах, санках, дожидаясь окончания обстрела. Потом так же молча двинулись к выходу.
— А теперь беги к маме, — потрепала Варю по плечу девушка…
Ничего не изменилось. Так же сверкали, резали глаза после темного бомбоубежища снежные просторы, так же чернели слепыми, без стекол, окнами промерзшие до костей дома, так же медленно, в голодном полусне шли по улице старые и молодые старухи — ленинградки. На соседней улице поднимался в морозное небо черный столб дыма — горел чей-то дом. А Варя шла туда, где теперь ее дом. Туда, где теперь ее мама.
Темная парадная мерцала покрытыми наледью стенами. Пахло дымом и нечистотами.
«Первый этаж… Второй этаж… Третий… Четвертый… Мамочка, как долго…»
Варя вытащила из рукавички ключ, кое-как, негнущимися от холода пальцами повернула его в замке, распахнула дверь — и отшатнулась.
«Мамочка!»
Там, где теперь ее дом, за полуразрушенными, в лохмотьях обоев стенами раскинулся белый город. Белый-белый, страшный город. И крыши соседних уцелевших домов... И заколоченные окна чужих, живых и мертвых, квартир… И холодное, замолчавшее на время небо… Там, где теперь ее дом… Там, где теперь ее мама…
ДЕД МОРОЗ
Стрелки часов приближались к полуночи — замерзая от холода, умирал в Ленинграде сорок первый год. Полная луна освещала безлюдные улицы города, только в глухой подворотне, где прятался вор, ее свет был беспомощен. За мостом полыхало зарево — немцы бомбили Охту, в перекрещивающихся щупальцах прожекторов видны были самолеты. Снегопад успокоился еще вечером, когда сугробы сравнялись с окнами первых этажей, и теперь с неба падали только бомбы.