Рожденные в СССР | страница 4



— Ешь.

Тяжело опустившись на кресло, она смотрела, как, обжигаясь, девочка пьет воду.

— Не глотай хлеб сразу, откусывай потихоньку. Так его больше.

Варя сунула пустую, еще теплую кружку под свитерок, забралась с головой под одеяло и тут же уснула. Ей снилось, что мама держит теплую руку на ее ввалившемся, постоянно мерзнущем животике.

«Мамочка… Мамочка… Теплая и добрая…»

Горбатый мост перекинулся через причудливо извилистую речушку, берег которой был усыпан желтым, белым, голубым бисером болотных цветов. Маленький мальчик пускал в воду деревянные корабли… Солнце, прорываясь сквозь пелену туч, пятнами ложилось на ютившееся на берегу озера селение… Смеющиеся дети бежали через поле, пуская в небо воздушного змея…

Варя попробовала лизнуть куст сирени на сохнущей картине, но он был несъедобным.

— Девочка, не трогай картины, — сказала вошедшая в комнату женщина.

Варя жила здесь уже неделю, но она никогда не звала ее по имени.

«Когда же она покормит меня? Все время хочется есть…»

Женщина тяжело опустилась перед печкой и подкинула в огонь распиленные ножки стула. Варя помогала ей, подбирая с пола стружку и бросая ее внутрь. Одну стружку, самую вкусную, девочка положила в рот.

«Как хочется есть…»

— Есть хочется… — Сказала Варя.

— Мы недавно ели.

«Она не кормит меня. Ест мою порцию».

В комнату вошел художник. Огонь в «буржуйке» заметался от принесенного им холодного ветра улицы.

«Он добрый. Он сейчас покормит меня. Как хочется есть».

— Ты не должен выходить. Мы с девочкой сами будем ходить за хлебом. Ты должен рисовать, — сказала женщина, наполняя чайник хрустящим снегом из ведра.

— Ты плохо себя чувствуешь, Аня. А ребенку незачем это видеть.

Женщина разгладила руками скатерть на столе, расставила тарелки. Она разрезала ножом буханку, а Варя, забравшись на высокий стул, завороженно смотрела на липкий, водянистый хлеб, мысленно взвешивала каждый кусок, прикидывая, поровну ли. Сняв с ножа прилипшую хлебную слизь, женщина тайком положила ее в рот.

«Я маленькая, а они большие. А кусочки одинаковые. У меня еще спрятан сухарик, но я его оставлю».

Женщина достала кастрюльку с вареной картофельной кожурой и тоже разложила ее по тарелкам, затем подсушила на печке хлеб.

— Идите есть, — позвала она.

«Мама всегда ела без меня. Я никогда не видела, как она ела. Интересно, мама тоже делила поровну?»

— Ешь медленнее, — сказала женщина Варе. — Запивай водой.

— Я знаю.

«Я знаю».

Варя ела руками, тщательно облизывая пальцы. Страшно было оставить хоть крошку. Она совсем стала похожа на маленькую старушку: кожа на лице так сильно натянулась, будто ее не хватало, рот ввалился. А ей было пять лет. Пять лет и четыре месяца и двадцать один день. А счет шел уже не на дни, а на часы, на минуты. На оставшиеся до конца мгновения, которые так хладнокровно отсчитывал метроном в такт еще бьющимся сердцам.