«Тетенька мертвая. Ей это уже не нужно. Если бы я не взяла, взяли бы другие. Какой сладкий сахар, не надо было сразу глотать его, надо было подержать во рту. У нас ведь украли карточки, а месяц еще такой длинный. А тетеньке они уже не нужны».
Девочка осмотрела сумку женщины, но в ней была только пачка писем.
«Хорошо быть почтальоном. Тебя пускают в теплые квартиры, а если письмо хорошее, то дают хлеба».
Варя сняла с женщины сумку и натянула ее на себя…
На первом этаже дверь никто не открыл, но когда Варя толкнула ее, оказалось, что квартира не заперта. Девочка вошла внутрь.
— Письмо. Я принесла вам хорошее письмо.
Никто не ответил. Заиндевелые стены тускло мерцали в темноте, сквозь мертвую тишину отсчитывал время метроном — где-то работало радио. Варя толкнула ту дверь, под которой белела полоска света: сквозь дыру выбитого окна комнату заметало, метель кружила, раскидывала по комнате старые письма, фотографии, укрывала снегом, словно пуховым одеялом, две неподвижные фигуры на кровати…
Варя постучала в дверь, еще и еще раз. В глубине квартиры послышались шаги. Щелкнул замок, и дверь открылась.
— Ну, кто стучит, не переставая? — спросила женщина. — Ты кто? К кому пришла?
— Я принесла вам хорошее письмо, — девочка, нагнувшись, пролезла под рукой женщины и вошла в квартиру.
— Какое письмо? Девочка, ты куда?
— Хорошее письмо…
Варя, не останавливаясь, шла прямиком через длинный коридор к приоткрытой комнате.
«Я никуда отсюда не уйду. Здесь тепло. Здесь люди. Они меня, может быть, покормят».
Комната была обставлена принесенной со всей квартиры мебелью: легкий ампирный гарнитур на крученых ножках, тяжелый дубовый стол, широкая железная кровать. Стены были увешаны картинами. Добрый, ласковый огонь горел в «буржуйке». В углу у окна сидел за мольбертом взъерошенный, перемазанный краской мужчина. Художник был одет в пальто, вокруг шеи обмотан вязаный шарф, весь в разводах краски. Варя легла на ковер перед печкой и, сняв варежки, протянула руки к огню.
«Тепло… Тепло… Тепло…»
— Девочка, ты зачем легла? Ну-ка, вставай. Какое письмо? Мы не ждем писем. Уходи домой, — женщина растерянно стояла перед лежащим на полу ребенком.
«Как тепло… Мамочка, как мне тепло… И во рту еще сладко от сахара…»
— Андрей, ну что ты молчишь? Что с ней делать? — с отчаянием спросила женщина мужа.
Художник лишь на секунду оторвался от работы и рассеянно посмотрел на девочку:
— Да пусть греется. Ты же видишь, как она замерзла. Отогреется, пойдет домой. Напои лучше ребенка чаем.
