Хотели они того или нет, но сейчас они превратились скорее в отверженных, чем в колонистов, ободранных моряков, брошенных на произвол судьбы так далеко, как никто еще не забирался. Они стали игрушкой в руках человека, который без колебаний и хладнокровно пожертвовал ими в своих мелочных интересах.
— Он своего добился! — заявил Кошак, когда сел рядом и обвел рукой теперь уже пустынный горизонт. — Теперь у него есть предлог вернуться.
— Что ты хочешь сказать?
— Не будь таким тупым, Гуанче! — сурово ответил рулевой. — Сам прекрасно знаешь. — Раз он не нашел ни золота, ни Великого хана, а лишь нескольких попугаев и голых дикарей, ему нужно как-то убедить короля с королевой, чтобы позволили вернуться, и этой причиной будем мы.
— А что он еще мог сделать? — спросил Сьенфуэгос. — На «Нинье» мы все бы не поместились.
— Так и было предусмотрено. Сдается мне, что для него всё вышло как нельзя удачно.
— Включая кораблекрушение?
Кошак убежденно кивнул.
— В особенности кораблекрушение. День как на заказ и момент подходящий, минимум риска, и впервые за всё плавание всей команде позволили напиться до беспамятства.
— Было же Рождество.
— Знаю! Было Рождество. В такой день ни одному разумному капитану не придет в голову странная мысль сняться с якоря, когда команда пьяна, а спешить совершенно некуда.
— Это ведь ты бросил румпель, — напомнил канарец.
— Да! — сурово признал астуриец. — Я... Но в таких обстоятельствах так поступил бы и любой другой. Впервые в жизни я чувствовал, что не состоянии держать глаза открытыми, и клянусь матерью, после стольких лет и стольких кувшинов вина я прекрасно знаю его эффект. Там было что-то еще.
— Это табак.
— Я эту дрянь даже не пробовал.
— Солнце и женщины.
— Рулевой должен быть более привычен к солнцу, чем флюгер на крыше, а женщины не утянут под стол всю команду. Там было что-то еще.
— Лучше не буду тебя слушать, — ответил Сьенфуэгос до странности серьезным тоном. — Такие измышления могут закончиться обвинением и приведут тебя на виселицу.
— Я виселицы не боюсь, — спокойно заявил Кошак. — Уже давно нужно было выкинуть за борт проклятого иудея. Но вы испугались, и вот теперь мы здесь, полагаемся на милость дикарей, и без всякой надежды вернуться домой.
— Он вернется!
— Ага, конечно. Вернется, в этом я уверен. В чем я не уверен, так это в том, что он вернется вовремя.
— Что значит вовремя? А что может случиться?
— Много чего, парень! Возможно, слишком много.
Он удалился по берегу так же, как и пришел, без спешки, поскольку просто не было места, куда стоило бы спешить. Сьенфуэгос заметил его рядом с марсовым — Кошак снова показал на горизонт, явно повторяя те же самые обвинения.
