После похоронки часто виделся ему один и тот же упрямый сон — отец, всплывающий на середине реки. И он, как тогда, громко кричал: «Мама! Мама, смотри!» И просыпался от собственного крика…
Но однажды ночью он не смог прокричать свое привычное «мама, смотри», и уже проснулся от внезапного удушья, и все равно не мог ни произнести ни звука, ни пошевелить рукой, ни ногой… Лежал на спине в немом оцепенении и, не понимая, что с ним происходит, таращил во тьму глаза… Медленно, словно его размораживали, отступало оцепенение. И когда оно отошло совсем и он снова ожил всем телом, в груди колыхнулось и забилось безвыходно сухое и колючее, как икотка, рыдание… Слезы текли из глаз по вискам, но он не шевельнулся, чтобы вытереть их. Ему было одиноко и жутко. Он вдруг впервые понял, что навсегда сомкнулась над отцом пустая вода…
Климов не стал ждать официанта, положил деньги на стол и, сухо распрощавшись с Семеном Семенычем, вернулся в вагон. Из открытой двери соседнего купе уже не вылетали хлесткие звуки. Над россыпью забытого домино напарник «олимпийца» с не меньшим азартом, чем тот перед этим вклеивал в стол костяшки, что-то рассказывал ему, жестикулируя, а парень затаенно внимал. «Ответный ход», — с доброй улыбкой подумал о них Климов и, войдя в купе и плотно закрыв дверь, облегченно вздохнул, обретая вновь то расслабленное, вольное состояние покоя, когда мысли живут в добром согласии с чувствами, побуждая и охраняя друг друга…
И стоило ему опуститься на свое место у окна и охватить взглядом стремительное, пролетающее движение обочины, ее опустевшие ранжиры посадок, бетонные опоры, столбы, столбики и плавный, плавучий разворот ощетинившегося жнивьем поля с горбатым, потянувшимся на взгорье скирдом — как отлетело прочь все мелкое, шелуховое. И душа, точно это огромное поле, поворачивалась ко всему, что видел он и что рождалось в нем непроходящим радостным удивлением…
Он думал об отце, которого уже давно перерос годами, но все так же свято, как заветное и преисполненное большого смысла, воспринимал, хранил в себе все отцово — умное, сильное, жизнерадостное, красивое. Слабостей отца он, пожалуй, и не припомнит. Разве что эта…
На отдаленном увале в стороне от поселка сторожила тишину безлесых полей одноглавая белостенная церквушка. Поезд медленно оплывал ее, приближаясь, и она, поворачиваясь, подрастала, воскрешая в памяти один большой-большой летний день, который почему-то чаще других вспоминался ему с давних пор, — должно быть, потому, что в нем было много отца…
