Ассистент что-то старательно записывал в разграфленную тетрадь.
Ингрид непривычным движением прижала к себе дрожащую малютку, бессознательно повторяя движение матери, защищающей своего ребенка.
В большой комнате, где все было такое чистое, белое, прозрачное, где было много стекла, белого металла и белых тканей, неправильным и бессмысленным казалось первобытное тело обезьяны на операционном столе. А два человека в белых халатах словно забыли о маленьком существе, осужденном ими на жизнь.
В этот день Ворн впервые нарушил свое обычное молчание. Голосом ровным, лишенным интонаций, он заговорил, не подчеркивая своих слов ни единым жестом, из-за чего они приобрели особое значение.
— Пока это только опыт… Цель впереди. Это маленькое существо лишь звено в длинной цепи подобных существ. Так будет пройден весь путь от обезьяны, через первобытного человека, до великолепного типа классической древности… Стереть печать вырождения расы — вот моя цель. Вернуть утраченные пропорции человеческого тела, когда голова составляла 1/8 часть туловища. Влить струю свежей звериной крови в испорченную за много веков кровь народа. Сбросить иго наследия, способствующее вырождению… Пока мы будем только ждать, наблюдать и… молчать, — последние слова Ворн сказал совсем тихо, сузив глаза, словно в них попал ослепительный луч.
* * *
Само собой получилось так, что с этого дня о детеныше заботилась Ингрид.
Она дала ему обычное человеческое имя — Том. Она оберегала его хрупкую жизнь с ласковой заботливостью, и постепенно чувство глубокого сострадания к малышу сменилось настоящей нежностью.
— Арвуд, посмотрите, какой он забавный, — говорила Ингрид, обращаясь к юноше с движениями автомата.
И тот видел, как сияют ее глаза. Позже он заметил в них отблеск настоящей любви, когда Том начал отмечать его приход своеобразной гримасой, которую Ингрид звала улыбкой.
Шли дни, недели, месяцы.
Ингрид видела, как робкая искра сознания начинает теплиться в маленьком зверьке. Весь нерастраченный запас нежности, настойчивой заботливости она отдавала Тому. Целые дни она нянчилась с ним. Арвуд с отвращением видел, как тянулись к девушке обезьяньи лапки и безобразная мордочка приближалась к ее лицу…
Ингрид пыталась наигрывать несложные мелодии, и ребенок весь расцветал и, быстро поймав ритм, покачивался на коротких ножках, всем своим видом выражая безграничное удовольствие.
Том оказался необыкновенно восприимчив к музыке, и Ингрид, заметив это, пыталась развивать в нем эту способность. Музыка удивительным образом преображала его. Он наклонял голову с выражением почти сознательным, а когда Ингрид намеренно брала диссонирующие, фальшивые звуки, он морщился и сердился.
