Был ноябрь — месяц, когда ночи длинные и не хочется открывать глаза, чтобы не видеть тусклого дня за окном.
А Ингрид как раз снится чудесный сон. Почувствовав, что просыпается, не досмотрев его, она поплотнее закрывает глаза, натягивает на голову одеяло и придумывает окончание сна. Конец получается веселый и, быстро вскочив, она начинает одеваться. Ингрид знает, что опоздала, но есть тысяча маленьких дел, которые непременно нужно сделать, прежде чем уйти. Она выбирает два: зашивает рваный палец на перчатке и перечитывает кусочек стихотворения, которое ехидно крутится в голове и мучает забытой строкой.
Вот так, приблизительно, выглядело и это утро маленькой ассистентки Ворна — Ингрид Дан.
Но на этот раз Ингрид не опоздала.
Она вошла в лабораторию и увидела, что Ворн и его ассистент стоят у операционного стола. На нем бесформенной массой лежало большое коричневое тело обезьяны.
Животное вздрагивало от невыносимой муки, руки неистово упирались в край стола, пытаясь приподнять обессиленное тело.
Ворн спокойно смотрел на умирающее животное. Щупая пульс, брезгливо касался кончиками пальцев мохнатой руки. Судорожно сжимаясь и замирая, трепетало звериное сердце. Могучий организм боролся со смертью, выполняя великий закон продолжения рода, давая жизнь маленькому загадочному существу, которое отбирало у него остатки жизненных сил.
Ингрид умела ориентироваться в сложных ситуациях. Ее волосы были еще влажны от тумана и глаза блестели, но движения были неторопливы и точны.
Большое беспомощное тело вызывало в ней глубокое сострадание и, не обращаясь ни к кому конкретно, она сказала тихо:
— Неужели она умрет?
— Возможно, оба они умрут, если это сейчас не закончится, — и Ворн раздвинул закрытые веки, заглядывая в мутные расширенные зрачки.
В тот же миг страшная судорога свела тело обезьяны и так же мгновенно она успокоилась, возможно, увидев над собой родные обезьяньи лица. И тотчас запищало маленькое окровавленное существо в руках Ингрид.
— Человек, человеческий ребенок, — растроганно прошептала она.
Ворн взглянул на маленькое тельце. Приплюснутая, словно вдавленная, мордочка морщилась и кривилась мерзкими гримасками. Коротенькие ножки с узкими, как у обезьяны, ступнями были поджаты так, как привыкли находиться до рождения. И тем не менее это существо бесспорно было человеком.
— Да… почти человек, — рассеянно, словно думая о чем-то своем, сказал Ворн и повернулся к неподвижному телу обезьяны. Ее сердце уже не билось и холодные руки свисали вниз.
