— Да я вроде того, что ничего…
— Здесь есть выключатель, сейчас найду. — Ладошка Худолея разжалась, и Пафнутьев остался один в этой невероятной темноте.
Шаркающей походкой, чтобы ни обо что не споткнуться, Худолей двинулся куда-то вправо, но слева, слева Пафнутьев явственно услышал какой-то шорох, ритмичный шорох, отдаленно напоминающий человеческие шаги, падающие капли воды, раскачивающийся на веревке груз.
— Нашел! — обрадованно произнес Худолей, и в тот же миг подвал осветился тусклым светом. Но после кромешной темноты свет от сорокаваттной лампочки казался сильным. — Видишь? — свистящим шепотом спросил Худолей. — Видишь?!
— Что? — недоуменно произнес Пафнутьев, который ожидал чего угодно, вплоть до человеческих голов, насаженных на железные штыри. На самом деле все оказалось проще и безобиднее. — Подвал просторный, можно ставить бильярдный стол, теннисный…
— Бильярд у него наверху. Полный, между прочим. А теннисный стол — в спортивном зале.
— Здесь есть спортивный зал?
— Не о том говоришь, Паша! Не туда смотришь! Не так ты живешь, ох, не так! — и Худолей, снова ухватив Пафнутьева за рукав цепкой своей ладошкой, поволок его в дальний угол.
— Видишь?! — прошептал он чуть слышно, издали указав обожженным растворами пальцем на коробки, сложенные в углу.
— Ну?
Худолей посмотрел на Пафнутьева с такой жалостливостью, с таким бесконечным сочувствием, будто тот осрамился в его глазах во всем и навсегда.
— Паша. — Худолей приблизился к коробкам, вздрагивающей рукой коснулся одной из них и произнес каким-то смазанным, надломленным голосом. — Паша, это «Смирновская»… Наша «Смирновская»… А вот ихняя «Смирновская»… Наша, конечно, лучше, но главное другое — есть и та, и другая… Представляешь? — Худолей вынул платок из кармана и вытер выступившую на лбу влагу. — А вон в той коробке, Паша… Там виски. Квадратные бутылки, золоченые пробки, черные этикетки, а емкость… Ты не поверишь! Они все литровые. В этих двух коробках тоже виски, но бутылки треугольные. Мне, Паша, треугольные больше нравятся. И вовсе не потому, что виски в них мягче, душистее, душевнее как-то… Вовсе нет — треугольная бутылка лучше в руку ложится… Она уже не выскользнет из ослабевших пальцев, она как бы роднится с тобой… И не подведет тебя, Паша, даже если пальцы твои увлажнятся от волнения и сладостного предчувствия… Тебя, Паша, посещают предчувствия?
— Особенно сладостные, — сказал Пафнутьев и не посмел, не решился разрушить возвышенное состояние худолеевской души.
