Вначале Джоан чуть не хватил удар.
— Нет, нет, Офелия. No necessitad. (Нет необходимости.) Не на стену. Господи, как сказать стена? La pared. Nada la pared! Просушить, высушить, как все остальное.
Бесполезно.
Я никогда не совершал подобной ошибки. Когда мы поделили Офелию после развода, у меня было право на ее услуги раз в неделю, а у Джоан — все остальные дни. Моим днем стала пятница, и Офелия могла делать все, что ей заблагорассудится. Я впускал гс в восемь тридцать утра, видел, как она доставала из стенного шкафа инвентарь для уборки, и оставлял ее ii покое. Когда я возвращался домой на уик-энд с Ником, он уже был там, а Офелия исчезала. Чаще всего, по его словам, она собиралась уходить в половине четвертого, когда он возвращался из школы. Но иногда она оставляла не поддающееся расшифровке сообщение на телефонном столике.
Бесполезно было повторять ей и упрашивать: «Я прошу вас, Офелия, ради Бога и всех мексиканских святых, постараться оставлять мне понятные сообщения, ибо они личного характера и могут быть важными, а на работу мне не звонят по личным вопросам, я запретил это делать, потому рассчитываю на вас, Офелия. Вы понимаете, я рассчитываю, что вы передадите послание, четко записав его…» Все это оказывало на нее не большее воздействие, чем просьбы не сушить платки на стене ванной комнаты.
И сейчас, когда она приклеила этот листок бумаги на стену, у меня возникло впечатление, что она превзошла саму себя. Это почище китайской грамоты.
«ЕПАПО НЕТ ЗА ДУ ЧАС».
Чего нет? Который час? Кто это написал? Некий телефантаст, выступление которого способно развеять хмурые черты Толтека?
«ЕПАПО НЕТ ЗА ДУ ЧАС».
Я прикрываю глаза, перечитываю с ужасом таинственное послание и поворачиваюсь к Офелии.
— Что все это значит?
Она остается безмолвной, непроницаемой. Все смотрят на листок. Доктор Эрнст, психиатр из психиатров, главный чинитель мозгов, рассматривает его, нахмурив брови. Потом пожимает плечами.
— Что еще можно ожидать от этой несчастной эксплуатируемой женщины? — бормочет он, обращаясь к собравшимся.
Я в консультационном кабинете доктора Джозефа Эрнста.
Я не помню, как я туда попал и почему, как все произошло, но я там.
Доктор Эрнст за своим бюро хмуро рассматривал меня, поджав красные мясистые губы, его брови слились в единую линию на лбу.
Комната изменилась со времени моего последнего визита, а прошло чуть более восьми дней. Она непомерно увеличилась, потолок поднялся. Медик всегда предлагал мне сесть в кресло, а сейчас я лежал на незнакомом мне диване напротив него. Поза несколько неудобная из-за почти горизонтального положения, и мне приходится превозмогать боль, чтобы немного приподняться на локтях и взглянуть в его пронзительные глаза. Внезапно я понял, что не свободен в своих движениях и не могу сесть. Широкий пояс опоясывал мою грудь, а руки были привязаны к дивану.
