— Высказанное столь высоким авторитетом предположение, господин председатель, меня устраивает, — ответил Гольд. — Оно позволяет мне также предположить, что в некоторых сценах мой клиент продемонстрировал…
— Нет, нет, мэтр. Я могу уверить вас, что все предшествующие сцены были отображением реальности. Без преувеличений или преуменьшений. Условия, провоцирующие травму, существуют лишь в присутствии Вивьен. Для него эта сцена отмечена началом кризиса. Первое фатальное выражение желаемого, принятого за реальное.
Вивьен смотрит, как я раскрываю на постели чемодан и принимаюсь укладывать пиджаки и брюки.
— Итак, все? Это конец? Полный разрыв?
— Полный.
— Но ведь ты не обязан улетать этим рейсом. Есть еще один в шесть часов. Нам останется почти весь день.
— Ты хочешь меня погубить? Ты же слышала, как я звонил своей жене вчера вечером.
— Прекрасно слышала. И это мне совсем не понравилось, Пит. Ни один мужчина вроде тебя не должен так трусить.
— Я вовсе не трушу, у меня обычная дипломатия.
— Ты позеленел от страха. Ты вспотел от вины. Как малыш, пытающийся лгать своей маме, спрашивающей его о грязных пятнах на ковре.
— Вив, не будь такой.
— Ты, несомненно, хочешь сказать, не будь серьезной? Потому что, откровенно, что нам даст, если кто-то из нас станет воспринимать вещи всерьез?
— Хороший вопрос.
— Тогда я жду такого же ответа.
Я ничего не отвечаю. Верхние ящики пусты, я поворачиваюсь к комоду.
— Можешь ли ты отрицать, что провел два лучших дня в своей жизни? — спросила Вивьен. — Самые роскошные и восхитительные?
— Ну что ты, Вив. У меня были приятные моменты и до этого.
— С женщиной? С какой женщиной?
— Я не делаю записей. У меня нет маленькой красной книжицы, полной плюсов и минусов.
— В таких случаях говорят — жаль? Слишком быстро для такого большого и крепкого типа, как ты.
— Но ужасно грустно. Вив, ты действительно веришь, что я хочу вот так тебя оставить?
— Да.
— Ты отлично знаешь, что нет.
— Я знаю слишком многое. Я знаю, что сейчас ты ведешь себя, словно кол проглотил. Ты полон благородных решений. Никогда больше, говоришь ты. Это фантастично, но в конечном счете подобного рода шалости рискуют войти в привычку.
— Ты говорила, что не будет ни слез, ни упреков. Почему не продолжить в том же духе?
— Потому, что один из нас должен найти смелость переступить через это. И не думай, что я хоть на миг верю в твою болтовню о грусти. Ты одинаково запрограммирован на раскаяние и грехи. Знаешь ведь, они неразделимы. Грусть? Папуля, в этот самый момент ты наэлектризован восхитительным чувством виновности.
