- Это что? - чуть откинувшись на стуле, негромко спросил Луженков.
- Это, товарищ полковник... - начал объяснять Сойкин.
- Я спрашиваю, почему он позволяет себе издеваться над вышестоящими организациями?! Написано не по форме! Даты не стоят! - Луженков, не читая, перелистал остальные объяснительные и раздраженно бросил их на стол. Он завелся сразу. Видно было, что не привык прокурор работать в спокойном состоянии, потому Антон решил помалкивать и не давать хотя бы свежей пищи для прокурорского гнева. Впрочем, тот в его помощи и не нуждался.
- Это серьезное преступление, и мы расследуем его по всем правилам. Прокурор взял со стола уголовный кодекс - Статья двести пятьдесят... у-у-гу... нарушение уставных правил несения внутренней службы м-м-м... до шести меся... вот! пункт "в". Если нарушение повлекло вредные последствия, предупреждение которых входило в обязанности данного лица, - лишением свободы до двух лет. Вредные последствия были - сержант ушел в самовольную отлучку. Вот так! Это твоя статья, младший сержант. - Луженков бросил уголовный кодекс на стол. - На этом мы с тобой расстанемся. Ненадолго. Расследование не затянется. Кто там следующий, капитан?
"Интересно, - думал Антон, сидя у окна в коридоре прокуратуры, - чем он будет пугать Царенко? О самоходе ни один уголовный кодекс не заикается, следовательно, наши пять суток - это все. Для Сереги - все. А для меня?"
То, что картина в итоге получалась вполне абсурдная, утешало его мало и не такое могут выдумать эти рыла, что Луженков, что Ушатников. Для них здравый смысл - понятие абстрактное и к повседневной жизни применимое слабо.
Однако в этой оценке Антон ошибся. Прокурор предложил Царенко примерить на себя пятилетний срок. Кража одежды, предназначенной солдатами к отправке домой. Каптер - соучастник.
- Он фантастику не пробовал писать? - спросил Антон Ступака, когда перед отъездом они курили на улице.
- Он ее сначала пишет, а потом воплощает.
- Ну, хоть формально доказательства они тут собирают?
- О, формально больше чем нужно. И можешь не сомневаться, соберут.
Антон и не сомневался. Захотят - соберут. А причин не захотеть он не видел, как не видел и своего шанса.
Но даже если есть он, если не плод он моих надежд, слабых и бескрылых, следует ли спешить с его воплощением? Возможно, видимый выход - не выход вовсе, но тупик. И такой исход лучше многих. Кажущийся выход может оказаться входом в лабиринт, но выяснится это не раньше того момента, когда надежда пожелает стать уверенностью. Сейчас они смотрят мне в спину и ждут, обернусь ли я, приняв их правила, пойду ли дальше, отвергнув их. Возможно, любой из двух этих поступков ошибочен, но третьего я не вижу. Сомненья мои бесконечны, а время, жестокий тюремщик, неумолимо.
