Сибирский редактор | страница 47
Валя, несмотря на свою очевидную принадлежность к китайским спецслужбам, а может именно вследствие этой принадлежности, вовсю защищал Россию, ее интересы, ее территориальную целостность (наверное, чтоб отвести глаза).
– Понимаешь, – говорит Валя, – Путин ничего не решает. Это пешка, неваляшка, китайский болванчик. За его спиной стоят силы, и силы эти не те всем известные олигархи, которых олигархами просто назначили. Силы реальные, скрытые и могущественные.
– Мы все работаем на Москву, – продолжает Данилов, – вся Россия гнется на эту гнойную опухоль. А Москва с жиру бесится, скупает землю и недвижимость в регионах, им просто некуда деньги выбрасывать. Мы в рабстве, мы, Россия, просто колония москалей…
– Нам одного не хватает, – вступаю я, – хорошего добротного плотного моря где-нибудь в районе Урала. Мы бы скорее себя осознали нацией. Повезло британцам в Австралии: тысячи миль воды сделали родину для них невозвратимой. У них отпала иллюзия, что они вместе со своим племенем. И они стали формировать племя свое. У нас же иллюзия эта жива, хотя мы точно так же закинуты, как наживка в прорубь Востока, и на эту наживку предавшие нас сородичи качают себе нефтяной товар, жирея и богатея. Нам же возврата нет, но и справедливости нету: вдали от людей, от культур, от тепла и счастья, мы стынем на вечной вахте, также как стыл Овидий, и не признаемся людьми. На нас смотрят как на необходимость: должен здесь кто-то быть и обеспечивать функционирование денежного потока; спихиваются сюда неудачники или заядлые оптимисты-романтики, обделенные реальным пониманием жизни, а значит неудачники тоже. Жизнь здесь не получает поддержки, не благословляется. Здесь все временное; как будто изначально известно, что мы отсюда уйдем, когда ресурсы иссякнут. Уйдем, оставив шлакозавалы, нефтеозера, газовые облака.
– Но я-то не хочу уходить, – раззадориваюсь я, – мне здесь нравится. Я люблю эту землю. У меня в ней родня. Я люблю этот снег, жару летнюю. Кедры… Мы вроде русские, и вроде уже не очень, ведь племя наше нас и оставило, бросило. Согнуло под ярмо свое хуже Батыя, сделало нас рабами, живет за наш труд. Продало братьев своих. Так зачем мне считаться русским, русским здесь, на востоке? Долгонько осознаем мы это, никак не доходит. Море б ускорило…
– Так на тебе море, говорливый ты наш, – улыбается захмелевший шеф, подливая мне красненького, – Тебе Красное море-то ближе, а? Русский он, видите ли…
