Бригитта. Дорогой мой господин Зигфрид, говорят, у Геновевы были голубые глаза. Не так ли?
Зигфрид. Почему вы спрашиваете?
Бригитта. Те глаза, которые унес с собой этот человек, показались мне карими.
Зигфрид. Я не знаю, какого цвета были глаза Геновевы. Не помню, совсем не помню.
Бригитта. Вы не присматривались?
Зигфрид. Не обращал внимания.
Ханс. Я полагаю, что все наши огорчения позади. Через три дня, пфальцграф, я увижу вашу свадьбу и назову вас зятем. Я думаю, что Пфальцу предстоит череда золотых лет.
Перед занавесом, семь лет спустя. Грегор в остроконечной шляпе и одежде пилигрима.
Грегор(зрителям). Так на чем я остановился? Я сказал, что перепрячу даму и мальчишку; я сказал, что если рука судьбы перетасует колоду, я еще смогу сорвать свой куш. Я парень дальновидный. Когда я сдавал карты, у меня на руках козырей не было, а теперь есть. Помните, семь лет назад я отправился паломником в Иерусалим? Я добрался до самого Рима, тоже ведь святой город. Помог там разоблачить несколько заговоров, истолковать в христианском смысле несколько языческих статуй (это для туристов) и оказал юридическое содействие нескольким публичным домам. А на седьмой год моего паломничества приезжает в Рим – кто бы вы думали? Приезжает в Рим король Карл Толстый, и Святой Отец коронует его императором, как в свое время Карла Лысого. Вот это был праздник, и всеобщее ликование, и возрождение единой франкской империи. В свите Толстого находился господин Ханс, мой бывший капитан, и я с ним снова познакомился. Мы обсуждали поклеп, который взвел господин Голо на нашу кроткую госпожу графиню и ее законного ребенка, и заговорили о смертоубийственном приказе, который я не выполнил. Тут господин Ханс и говорит мне: «Исповедуйся нашему господину епископу Хидульфу Трирскому, он сейчас тоже в Риме. Облегчишь свою совесть, а заодно добудешь нам кое-какие ценные сведения». Господин Хидульф сказал мне так: «Ты поступил с нашей святой госпожой Геновевой дурно, но в то же время хорошо, немилосердно, но и милосердно, и так, и этак. И покаяние твое будет такое: ты должен открыто обвинить убийцу Голо в его ужасном преступлении». – «С удовольствием, – отвечаю, – этот мошенник обещал мне должность внутреннего министра, а слова не сдержал». Епископ говорит: «Не бойся, Господь снова сочувствует императору, а Голо растерял свое прежнее влияние. Потом тебе придется исправить содеянное зло и вернуть похищенную супругу в объятия героя Агиона». – «Ваше, – говорю, – высокопреосвященство, да разве могла она остаться в живых? Перезимовать столько зим с младенцем в такой глуши? Это, – говорю, – невероятно». – «Клянусь небом, – отвечает епископ Хидульф, – на свете нет ничего невероятного. Вера на то и вера, что предполагает невероятное». Вот так и вышло, что сегодня я обращаюсь к вам. За этим кустарником
