— Ты посмотри на них, — вдруг сказал Шляпа. — Далась им эта Арктика, Северный полюс… — И продолжил неожиданно: — Ни одного румяного лица. Чем гордиться? Что построили какой-то небывалый в мире ледокол? А у самих пальто в заплатах, и из дома ушли без завтрака.
Шляпа покачал головой. Мороженое таяло у него в руке.
Шурка, который уже расправился со своим эскимо, подумал: ну и тип!
— Нет, ты присмотрись, — настаивал Шляпа.
Из вежливости Шурка посмотрел. Внезапно он увидел, что лица у людей радостные, но впрямь худые, усталые, бледные. А одежда старая, унылая.
Шляпа оживился.
— Они этого полярника своего спросили, когда с льдины снимали? Может, он и не хотел с нее сниматься. Может, он на нее специально забрался, подальше от всего этого. Может, он мечтал однажды пристать к какой-нибудь маленькой симпатичной стране, где зимой пьют горячий шоколад, едят булочки с изюмом, а у барышень на муфтах иней.
Шурка посмотрел на него испуганно.
Шляпа рассмеялся.
— Шутка. Сказка про Снежную королеву. Хочешь мое эскимо? На. Бери же. — Он встал. — Бери! А то мне пора. Ну привет. — Прикоснулся пальцами к краю шляпы, чуть кивнул Шурке и пошел прочь, в сторону театра.
Шурка подумал немного. Но мороженое не желало ждать. И Шурка впился зубами в облитую шоколадом трубочку, так что зубы заболели от холода.
— Так-та-а-а-ак! — издевательски пропел над его ухом голосок. — Гуляем на Невском. Картина маслом. Всё папе расскажу.
И прищурилась в своей манере.
Таня была старше Шурки всего на два года. Ей было девять лет. Но вела она себя порой так, будто ей девятнадцать. А то и все девяносто. Иногда была обычной сестрой, с которой можно было болтать и играть. А иногда словно спохватывалась — и становилась Старшей сестрой: мерзкой и какой-то ненастоящей.
— Нечего изображать из себя взрослую, — сказал Шурка, делая вид, что нисколько не напуган этой встречей, хотя в животе похолодело, как если бы он проглотил мороженое целиком.
Папа никогда не ругал, не кричал. Тем более не драл, как, например, Вальку драла его мать — худая, вечно усталая и взвинченная женщина в старой кофте: схватит — и ну хлестать кожаным ремнем или полотенцем по чему придется — по спине, ногам, попе. Шуркина мама хваталась пальцами за виски. А папа просто смотрел. И говорил: «Шурка, как же так?» Но это было ужасно.
— С Валькой. На Невском болтаемся. Поздравляю! — сестра нарочно потянула «р-р-р-р».
— Вовсе и не с Валькой. А по делу.
— Да?
— Да.
В руке у нее был маленький чемоданчик в форме груши, там лежала скрипка. Танька шла с урока музыки. Ее учитель музыки жил недалеко, на Садовой улице.
