Вошел усталый Мурлик. Покосился на Устюгова и, усмехаясь, спросил:
— Мемуары строчишь?
Устюгов не ответил. Командирский шофер еще раз усмехнулся, зевнул, снял шинель и забрался на нары. Через минуту он уже тихо спал, положив ладони под щеку и ровно дыша.
Часам к трем Устюгов отвалился от стола и потер воспаленные веки. Слева от него топорщились комки рваных и смятых листков. Перед ним лежало готовое письмо. Он сладко потянулся и негромко позвал:
— Вячик… Слышь, Вячик, проснись. Я написал.
Дремавший на краешке Илькиной постели Вячик пробормотал:
— Молодец. Теперь иди спать. А письмо выброси.
Устюгов обиделся, подошел к Ильюшину и тряхнул того за плечи:
— Славка! Чего болтаешь? Ты что, против, да? Чего молчал?
Вячик вздохнул, вынул из кармана папиросы и, закуривая, перебрался к столу.
— Бесполезно это все, — сказал он, с интересом разглядывая пожиравшее спичку пламя.
— Почему? Чего ж молчал? — повторил Устюгов. Вячик снова вздохнул и как бы через силу забрал исписанные листки и прочитал письмо. Затем раскурил новую папиросу, выпустил два дымных кольца, стараясь загнать одно в другое. Устюгов терпеливо ждал.
— Кто так пишет? — наконец сказал Вячик. — Все в кучу смешал. Ты собирался про что писать? Про избиение солдата. А что написал? Об армии ты написал. Сам-то понимаешь? На армию замахнулся. Знаешь же, что повсюду так. Или ты из этих — кто все исправить хочет? Тогда дерзай, бог в помощь.
Вячик поднялся, но Устюгов, вскочив, силой усадил его на место.
— Говори толком, как надо.
Вячик улыбнулся своей подкупающей улыбкой.
— Глупыш ты, ей-богу. Про тухлое мясо написал. Где то мясо? Где акт, подписанный врачом? Почему до сих пор молчал? Грубость командира тебе не нравится, в казарме мерзнешь. Присягу забыл: «…стойко преодолевать лишения и трудности». Писать нужно только про случай с Илькой. О другом забудь. Да и все равно бесполезно. — Вячик посмотрел в непонимающее лицо Устюгова. — Ты сам посуди: писать прокурору, не поставив в известность комбата, не имеешь права. Письмо твое до прокурора в любом случае не дойдет — комбат тысячу раз сумеет перехватить. А если бы и дошло, что тогда? Как докажешь, что Ильку избили офицеры? Может, хулиганы напали?
— Колька видел. Пацан местный. Ты его знаешь, он часто здесь крутится.
— Вот, вот, — подхватил Вячик, — несмышленый мальчишка видел, как темным вечером офицеры били солдата. А возвращался этот солдат из самоволки. Наверняка пьяный. И мальчик этот… все может быть. Что там пионеру с кривых глаз показалось? А офицеры штаба, все как один, заявят, что оба их товарища весь вечер провели в общежитии за шахматной доской, разбирая партию Алехина с Капабланкой. После этого тебя обвинят в клевете, оскорблении чести советского офицера, в дезинформации общественности, а также в разложении дисциплины воинского коллектива. То есть в подрыве боеготовности. И сменишь ты, мой милый, дембельский кителек на лагерный клифт. — Вячик весело хлопнул Устюгова по плечу. — Иди лучше спать.
