Седой капитан неожиданно звучно икнул и резким движением ухватился за угол бильярда.
— Здесь он, — громко сказал один из партизан, стоя на пороге спальной комнаты.
Внезапно в бильярдной стало тесно.
— В чем дело, товарищ сержант? — грозно спросил у Белоусова багроволицый майор, начальник штаба по второму штату.
Белоусов, нимало не смущаясь его сердитым видом, молча прошел в спальню, отодвинув кого-то с дороги. За ним прошли остальные партизаны и только Устюгов остался в бильярдной. Белоусов подошел к кровати, на которой в одежде спал Хронический дежурный:
— Смердит, как от Малехи.
— Сержант Белоусов, что все это означает? — закричал начальник штаба по второму штату.
— А это означает только то… — раздался голос Устюгова. Все дружно повернулись к нему. Он стоял с засунутыми в карманы руками, подав корпус вперед и с ненавистью глядя на офицеров. — Это означает то, что два ваших товарища час назад избили моего друга. И теперь я объявляю вам… Всем! Слышите?! Я объявляю вам, что не спущу этого!
Устюгов шел в казарму и чувствовал, что лицу его жарко, как при большой температуре. В мозгу стучало одно: хватит!
Он быстро взбежал по лестнице в казарму и крикнул с порога:
— Хватит терпеть!
Следом вошли остальные. Солдаты управления ждали их, сидя в молчании на нарах. Возле печки стоял старший мастер и теребил пальцами кончик носа. Когда пришедшие уселись, он спросил:
— Все здесь?
— Все.
— Мурлика нет?
— Нет, — ответили с нар, — повез комбата в гостиницу.
— Тогда слушайте. Я предлагаю написать письмо военному прокурору. И всем подписаться.
— А что, это дело, мужики, — сказал дядя Сережа.
Предложение старшего мастера одобрили.
— Дайте мне! Я напишу! — вскочил Устюгов.
Других желающих не оказалось. Устюгова снабдили запасом бумаги, сразу несколькими ручками, а также необыкновенным количеством ободряющих слов. Младший сержант уселся за дощатый стол дневальных и взялся за письмо.
И только тут младший сержант понял, что писать подобные письма ему до сих пор не приходилось. Впервые представилась возможность вылить всю горечь, что накопилась в душе за последнее время. Обиды, унижения, случаи произвола со стороны своих командиров хлынули на бумагу. Он вспоминал о грубости и рукоприкладстве комбата, писал о неустроенном быте, о том, как прапорщик Чекмарсв торговал по деревням ворованными со склада таблетками от триппера. Вспоминал про тухлое мясо, которое однажды дали им на обед. Работа над письмом захватила его. Казарма давно затихла. Общий свет погасили и лишь над столом дневальных горела лампочка дежурного освещения. Кроме Устюгова, бодрствовал только Вячик, дневаливший по роте. Он сидел возле Ильки и время от времени менял у того мокрые полотенца.
