– Да. Я летел через Лондон.
– А она не смогла отменить какую-нибудь встречу, и вы полетели разными рейсами. Причем ты тащил ее вечерние платья…
Равельштейн вовсе не восхищался тем, что я выполняю подобные поручения, и ясно дал это понять. Нарисованная им картина нашего брака была отнюдь не лестной. Из писателей получаются плохие мужья. Они приберегают свой Эрос для работы. Или просто не умеют сосредотачиваться. Однако о Веле он отзывался еще жестче.
– Наверное, мне не стоило так врываться в спальню, – признал он, а потом добавил: – Но не такая уж она была и голая. И потом, какая мне разница? К чему все эти крики?
– Внешние приличия.
Равельштейн не согласился:
– Нет, нет, приличия тут ни при чем, совершенно ясно.
Обычно я умею правильно подбирать слова. Я имел в виду, что Вела просто не была готова предстать перед посторонними людьми. Только пожив с ней, я узнал, сколько всего она проделывает с собой по утрам – со своими волосами, щеками, губами (особенно – с верхней губой). Она хотела, чтобы ее считали красивой женщиной. Но то была красота для конкурсов красоты и обложек журналов, а значит, требовала долгих и сложных приготовлений на уровне Вест-Пойнта или габсбургских гусар. Читатель заподозрит меня в предвзятом отношении. Но я могу вас заверить, что у нее действительно было множество странностей, – как-никак я сменил не одну жену и теперь должен был думать о самосохранении.
Равельштейн спросил:
– А Вела разве не из Черноморского региона?
– Даже если да, то что?
– Нижний Дунай? Карпаты?
– Точно не скажу.
– Впрочем, неважно. Знатная дама на восточно-европейский манер. Ни одна современная француженка не строит из себя такую недотрогу. Часто людей из Восточной Европы манит Франция, потому что на родине у них нет жизни, родина им омерзительна, и они могут смотреть на себя только во французском свете. Это я про людей вроде Чорана и нашего – твоего – друга Грилеску. Они всеми способами пытаются офранцузиться. А твоя жена – персонаж еще более любопытный…
Я его остановил. Кто угодно мог обвинить меня в неверности, если бы я признал, что Вела – действительно очень странный феномен. Я видел ее через призму любви. Но не только. Еще я смотрел на нее глазами натуралиста. Повторюсь, она была очень красива. И я признавал, что ее лицо несколько напоминает лицо Джорджоне. Вероятно, ее далекие предки жили в Греции или даже в Египте. Конечно, мощный интеллект – всемирное достояние, и Вела была обладательницей незаурядного мозга. Особенного уважения заслуживала его ученая часть. Равельштейн, однако, считал, что среди хороших ученых редко встречаются хорошие люди. Философы, художники, политики, адвокаты – да, среди них полно хороших людей. Но в научных кругах человек великой души – редкость. «Велики их труды, а не личности».
