При писании много значит положение хвоста. Ни в коем случае не следует им махать. Хвост должен лежать на столе, это создает необходимую опору для всего тела. Иначе буквы выходят не такие красивые, а порою получается и просто неразборчиво.
Иные, верно, думают, что мне легче печатать на машинке, — но это не так. Я не смог научиться печатать. Стоило мне нажать на клавишу, как сразу же выскакивал рычажок с буквой, и хотя я знал, что это рычажок, я бросался на букву и цапал ее когтями. От этого портилась машинка, а также мои взаимоотношения с ее хозяином, и главное — печатание продвигалось ужасно медленно, потому что мысль прерывалась, вдохновение пропадало и я подолгу просиживал в ожидании, пока вернется рабочее настроение.
Лапченко
Я родился во второй половине XX столетия в семье хормейстера. Это не следует понимать так, будто мой отец был хормейстером, — нет, я не знаю, кто был мой отец. Просто моя мать-кошка жила в семье хормейстера-человека. Здесь прошли первые полтора месяца моей жизни. Жена хормейстера любила меня чуть ли не больше, чем моя собственная мать. Приготовив наскоро обед, хозяйка брала меня на руки и гладила за ушками. Это было очень приятно, я заводил тихую песенку, и она слушала меня с бо́льшим наслаждением, чем упражнения своего мужа на рояле.
Хормейстер часто отчитывал жену за грязь в квартире, за невкусный обед, за непочищенную одежду, но она отвечала, что ей некогда. Когда он садился за рояль, жена мешала ему работать, заставляла выслушивать рассказы о том, как я забрался по ковру бог знает куда или опрокинул хвостом вазу с цветами. Хормейстер хмурился, но слушал. Очевидно, перебивать рассказ о котенке считалось грехом. Я сделал вывод, что цель человеческой жизни — присматривать за котятами. Вскоре мои иллюзии развеялись.
Однажды к моей благодетельнице пришел незнакомый немолодой мужчина и сказал:
— Ну, вот я и пришел!
— Посмотрите, какой красавчик, — сказала хозяйка, показывая на меня.
— Э, да он совсем черный, — проговорил человек недовольно, — мне бы хотелось иметь котенка повеселее цветом…
— Зато он чистокровный сибирский! — ответила жена хормейстера с тем запалом, с каким она всегда говорила о кошках. — Вы увидите, какой он будет пушистый! А как он поет! А какой игрун!
— Сибирский? — переспросил незнакомец, как мне показалось, с почтением. — Гм… А он умеет ловить мышей?
— О, научится! Он ведь еще совсем маленький.
— Вы думаете? — спросил человек, хотя прекрасно видел, что я и в самом деле совсем маленький.
