Те, кто счел ее серьезной, основывались на вступлении к каждой песне, начинающемся стихами из Писания. Вот, например, вступление к первой песне:
«Черт побери тесьму!» – хрипя, бранится.
Но вот тесьму и вправду черт унес.
Шандос встряхнуть свою тряпицу тщится,
……………………
На свой манер у каждого повадка.
О Людовике Святом там говорится:
Уж лучше бы бедняга развлекался
В постели со своею Марготон…
Он ракового супа не едал, и т. д.
Кальвин{9} там современник Карла VII; все искажено, все испорчено бесчисленными нелепостями; автор этой мерзости, годной единственно для всякого сброда, расстрига-капуцин, принявший имя Мобера{10}.
In principio era il Verbo appresso a Dio;
Ed era Iddio il Verbo, e’l Verbo lui.
Questo era il principio al parer mio, etc
[5].
Если первая песнь начинается Евангелием, то последняя кончается «Salve regina»[6], и это оправдывает мнение тех, которые полагали, что автор писал вполне серьезно; ведь в то время театральные пьесы, ставившиеся в Италии, извлекались из «Страстей» или из «Житий святых».
Те же, кто рассматривал «Morgante» как шуточное произведение, обратили внимание лишь на некоторые слишком большие вольности, там допущенные.
Морганте спрашивает Маргутте, христианин он или магометанин:
Е se egli crede in Cristo о in Maometto.
Rispose allor Margutte: A dirtel tosto,
Io non credo più al nero die al azzuro;
Ma nel cappone, о lesso о vuogli arrosto;
………………………………………
Ma sopra tutto nel buon vino ho fede;
E credo che sia salvo chi gli crede.
Or questo son tre virtù cardinale,
La gola, e’l culo, e’l dado, come io t’ho detto
[7].
Заметьте, пожалуйста, что Крешимбени{11}, нисколько не затрудняющийся поместить Пульчи в ряду настоящих эпических поэтов, говорит, в его извинение, что это самый скромный и самый умеренный из писателей своего времени: «il più modesto е moderato scrittore». В действительности он был предшественником Боярда и Ариоста{12}. Благодаря ему прославились в Италии Роланды, Рено, Оливье и Дюдоны, и он почти равен Ариосту чистотой языка.
Недавно вышло очень хорошее издание его con licenza de’superiori[8]. И, конечно, это не я его выпустил; если бы наша Девственница говорила так же бесстыдно, как этот Маргутте, сын турецкого священника и греческой монахини, я бы поостерегся ее печатать.
В «Иоанне» не найти и таких смелостей, как у Ариоста; здесь не встретить святого Иоанна, обитающего на Луне и говорящего:
Gli scrittori amo, e fo il debito mio,
Che al vostro mondo fui scrittore anch’ io.
