…После волнений прошло полгода. Предстояло возвращение государя в Россию, в Петербург, после годичного отсутствия. Командующий гвардией, видимо, полагал, что важный документ, который находится в его руках, защитит его, Васильчикова, от нареканий и взысканий за происшедшие беспорядки.
При первом докладе по возвращении государя из Лайбаха Васильчиков вручил царю знаменитую записку «О тайных обществах в России». (Составителем записки, очевидно, являлся Грибовский.)
По рассказам Иллариона Васильевича, записанным впоследствии не с его слов, а со слов его сына, было это весной 1821 года в Царскосельском дворце. Государь сидел за письменным столом, Васильчиков сидел напротив. Государь долго оставался задумчив и безмолвен. Потом он сказал, разумеется, по-французски:
– Дорогой Васильчиков! Ты, который служишь мне с самого начала моего царствования, ты знаешь, что я разделял и поощрял все эти мечты, эти заблуждения… Не мне свирепствовать, ибо я сам заронил эти семена.
В том, что император положил записку в дальний ящик, позднее усматривали безволие, апатию, нерешительность, страх и даже некоторое умопомрачение.
Скорее всего, Александр не принял записку всерьез. Он хорошо знал, что первая обязанность правителя – не верить на слово ни одному полицейскому доносу. И разве не очевидно, что Васильчиков должен на кого-то валить вину за свои служебные упущения?
Да и, в конце концов, что вы хотите? Это же Васильчиков, он всегда все преувеличивает.
В записке значились имена офицеров 2-й армии – Пестеля и Бурцова. Вот почему Александр через Волконского послал Киселеву запрос, о котором мы упоминали в начале повествования: верен ли слух об участии Бурцова в некоем тайном обществе?
Сам Киселев в обзорной записке назван не был. Его имя находится на отдельном листке, где несколько фамилий записаны рукой Александра I.
Вернемся к фразе из безымянного письма: «Быв уведомлен о Его щедрых помышлениях…»
Этот оборот – «быв уведомлен» – не указывает на прямое участие автора письма в движении награды Киселева. Похоже, что Искомый вмешался со стороны.
Сопоставим продолжение фразы о «щедрых помышлениях» – «я их расстроил доводами, коих ныне стыжусь», – и сделанную царем запись фамилий генералов, не внушающих доверия.
Откуда взялись заподозренные имена? С чьего голоса, с чьих слов сделана царская запись?
Нет ли здесь следов одного и того же разговора?
Похоже, что непроясненные тексты сами объясняют друг друга…
