— Не проходил, — не оборачиваясь, ответил Глухов.
— А закурить нету? — спросил все тот же мальчишеский голос.
Глухов вздохнул и полез в карман за "Примой". Достал две сигареты, одну протянул пареньку.
— А спички есть?
"Может, тебе еще и губы дать", — хотел было сказать Глухов, но промолчал. Чиркнул спичкой и, зажав в ладонях горячий огонек, протянул мальчишке. И пока тот прикуривал, рассмотрел его: длинные висюльки намокших волос, белые ресницы, нос картошкой.
Посидели, помолчали, попыхивая сигаретами.
— Видишь, дело какое, — неожиданно заговорил Глухов. — Я и задел-то ее так себе. Передком легонько толкнул…
— Кого? — не понял парнишка.
— По Маяковской еду, вижу, старуха ковыляет, ну я и скинул вроде. А когда подъехал к ней, смешно сказать, еле полз… на тормозах… А оно ведь дождь… Вот маленько и стукнуло. — Глухов затянулся несколько раз подряд, выпуская дым через ноздри. — Она отскочила в сторону — ну, ясное дело, упала. Мне бы остановиться, а он свистеть… И я, дурень, — ходу. Струхнул, стало быть, — он стрельнул "бычком" в лужу и замолчал.
— Может, обойдется, дядь?
— Какой обойдется! — Глухов махнул рукой. — Номер, как пить дать, записал, так что — сливай воду… — Он потер ладонью небритый подбородок. — Машину поставил, пришел сюда и сижу. Домой боюсь идти, небось уже ждут-дожидаются. Нинка, наверное, плачет. Нинку жалко… Да… Двадцать семь лет шоферю, хоть бы курицу раз задавил, а тут…
— Дядь, может, ничего со старушкой?
— Какой — ничего? Я в больницу звонил. — Глухов снял кепку, зачем-то засунул ее в боковой карман. — Бедро сломано… Как ни крути, а года три впаяют. Нинку вот только жалко… Весной с ней серебряную справили, а тут такое дело…
Мальчишка поднял воротник плаща и поежился, а Глухов так и сидел с непокрытой совсем почти лысой головой и не замечал ни холода, ни сырости.
— Ваську в прошлом году обженил, а у Верки пацану уже три года. Хорош пацан! — Глухов улыбнулся. — Уши оттопырены, как у меня.
Он достал из кармана кепку, повертел ее в руках и надел на голову.
— Если записали номер, тогда… — парнишка подумал, но так и не придумал, что тогда.
— А мне сон с четверга на пятницу снился, — снова заговорил Глухов: — будто Нинка сидит, хлеб отломит и сначала в сметану помакает, а потом в соль и ест. Плохой сон. И вот тебе, пожалуйста… Он опять снял кепку и положил ее рядом на лавочку. — Главное, что еду-то веселый. Время к шести… Ну, думаю, приеду, поем, телевизор посмотрю, а завтра выходной, к Ваське схожу завтра.
