— Английский язык учит, — усмехнулся Хрущев. — Хочет на иностранных языках говорить.
— Да ну!
— Вот тебе и ну! Мечтал на английском с трибуны Организации Объединенных Наций выступить, чтобы поразить всех. Да только не идут у него языки. Коля себе задачу упростил, на отдельные фразы перешел, так, чтобы поздороваться мог, поинтересоваться, как дела, и все такое.
— Это ж сколько ему учиться?
— Какой из него ученик? Я ему: «А ну, скажи что-нибудь по-английски?» А он в ответ матом! Вот и все знания. Вчера очередного учителя прогнал, видать, скоро охота дурачиться пройдет. Ладно, Нина, давай укладываться, завтра вставать рано.
4 апреля, понедельник
Никита Сергеевич снял трубку. Звонила Нина Петровна.
— Что, родился?! Кто? Мальчик?! Мчусь! — Хрущев выскочил в приемную, крича: — Заводите машины! Едем! Мальчик родился!
Охрана помчалась за Никитой Сергеевичем. Как полоумные прыгали в автомобили шоферы, автоматчики. Кортеж мчался на улицу Веснина, где располагался родильный дом «кремлевки». Хрущеву не терпелось посмотреть на внука.
— Рада с Алешей решили назвать его Никита, в честь тебя! — торжественно произнесла Нина Петровна, она с утра находилась в клинике.
— Внук, Никита! — закатив глаза, чуть не расплакался счастливый дедушка.
Находясь в медицинском учреждении, старались не шуметь. Получив белые халаты и переодев обувь, поспешили в палату. Никита Сергеевич расцеловал дочку и осторожно заглянул в кроватку, где сопел новорожденный. У кроватки застыл довольный отец.
— Иди ко мне! — тихо, чтобы не перепугать малыша, проговорил Никита Сергеевич и заключил Аджубея в объятия.
— Молодчина, молодчина! Так держать! — хлопал зятя тесть. — Напьемся с тобой сегодня, Алексей Иванович, ох, напьемся!
Ребеночек спал, крохотный носик, крохотные ушки, губки, которые даже во сне забавно вытягивались, пытаясь отыскать материнскую грудь. А пальчики — боже мой! — какие малюсенькие пальчики! А на них ноготки-крохотули.
— Посмотри, и прическа есть! — умилилась Нина Петровна, указывая на темненький чубчик на головке младенца.
— Шатен! — с гордостью прошептал Хрущев.
Ребенок пискнул, потянулся и затих.
— Какой он маленький! — проговорила Рада.
— Не маленький, а нормальный, три двести, — с гордостью ответил отец.
— Пусть спит, — улыбнулся Никита Сергеевич. — Для него мир — диковинка, после маминого живота он еще не освоился. Сейчас для Никитки самое важное — мама! — и Хрущев ласково погладил дочку по голове. — Теперь ты, Рада, для него и любовь, и тепло.
