— Леля, открой!
Никто не отзывался.
— Леля, открой, это я, Сергей!
— Я болею, лежу, плохо себя чувствую! — раздался из-за двери слабый голос.
— Я должен тебя увидеть! — не голосом, а выкриком души взмолился юноша.
Замок в двери щелкнул, и влюбленный оказался в комнате. На него смотрели большие заплаканные глаза. Он бросился к любимой.
— Не плачь! Все хорошо, не плачь!
По Лелиным щекам беззвучно катились слезки. Сергей гладил ее, утешал:
— Я люблю тебя, люблю! — целуя глаза, шептал он.
И тут, привстав на цыпочки, она поцеловала его, потом еще раз и еще, целовала долго, словно пила и никак не могла напиться. Он приник к любимой близко-близко, всем сердцем.
— Я испугался за тебя! — признался Сергей.
Леля взглянула веселей, глаза ее лучились. Она была прекрасна, молода!
— Ты — как весна! — прошептал юноша.
23 февраля, четверг
Никита Сергеевич ворочался, не мог уснуть. Нина Петровна тихо лежала рядом.
— Нин, спишь?
— Не сплю.
— Я тебе кое-что должен сказать.
— Что? — открыла глаза супруга.
Хрущев зажег настольную лампу и наивно, по-детски, посмотрел на жену.
— Говори, что молчишь?
Муж придвинулся ближе:
— Мы специальную комиссию создали, чтобы разобраться в законности арестов и расстрелов некоторых известных людей. Я ее выводы просмотрел — и волосы зашевелились, все надумано было!
— Как все?
— Так! — супруг тяжело дышал. — Наговоры, вымысел, откровенная ложь — а людей не стало! — Хрущева трясло.
— Успокойся, Никита!
— Не представляешь, как там мучили, просто не представляешь! И я, Нина, те черные списки подписывал, и я с петлей стоял! Бумаги листаю, а страницы кричат: Хрущев, Хрущев!
— Ты?! — изумилась жена.
— Не один я, все мы там отметились, члены Президиума. Но когда на свою фамилию натыкаешься — с души воротит! А ведь я верил, что они враги, вот и писал, а на самом деле — невиновные!
— Что ж делать теперь?
— Надо о сталинском произволе на Съезде сказать. Слышишь меня?
— Слышу!
— Мы Сталина расхваливали, хотели сделать Бога, а получился черт! — прижимаясь к жене, содрогнулся Никита Сергеевич. — На Съезд надо идти с открытым забралом, а мы все хоронимся, недоговариваем. Так я встану и скажу!
— Говори!
— За время, как Сталин умер, многое изменилось. В пятьдесят третьем два с половиной миллиона сидело, а сейчас всего восемьсот тысяч. С поселений больше миллиона на волю отпустили, но как хвалили мы беса-Сталина, так и продолжаем хвалить, а ведь это его рук дело, это он веревкой душил! Товарищ Сталин, вождь и учитель, отец народов! — раскрасневшись, кричал Хрущев. — Слава, Ниночка, растлевает. Вот и превратился всеми любимый товарищ Сталин в изверга! И кто бы сегодня страной ни управлял, какой бы хороший человек ни был, надо так сделать, чтобы тормоза его держали. Не будут тормоза держать — конец социализму!
