Билли посмотрел на часы. Было без трех минут одиннадцать.
Быстро поблагодарив, он выскочил из комнаты, бросился вниз по лестнице и вскочил в большой черный лимузин.
— Включай радио! — закричал он шоферу. — Настраивай на восемьсот восемьдесят килогерц!
Шофер нервно завертел ручки.
— Восемьсот восемьдесят… что ты мешкаешь?
— Говорит Колумбийская радиовещательная компания, — раздался голос диктора. — Радио Си-би-эс, Нью-Йорк. Как и все последнее время, мы освобождаем эфир для специального сообщения.
Потом наступила тишина. Тишина. Минуты шли одна за другой. Тишина. Неуверенно зазвучал голос диктора:
— Очевидно, сегодня нас не будут перебивать…
На четвертом этаже старого дома Гарви Титтерсон свернул цигарку и затянулся.
— Псих, — беззлобно произнес он.
Жена Герберта Куки, миссис Эбигейл Куки, была женщиной, обладавшей обостренным чувством общественного долга и справедливости. Пять поколений ее предков жили в Новой Англии, и все были преисполнены чувством общественного долга и справедливости — качествами, широко распространенными в Новой Англии еще с конца эпохи сожжения ведьм.
Она жила в красивом старом доме в колониальном стиле, стоявшем на участке в пятнадцать акров в Реддинге, штат Коннектикут; она запрещала опрыскивать сад любыми химикатами и занималась экологически чистым садоводством. Она твердо верила в перегной, органические удобрения, законность требований «новых левых» и, тихо живя со своими детьми-подростками (муж имел адвокатскую практику в Денбери), много раз жертвовала свое сердце и мелкие чеки на добрые дела. Она была привлекательной женщиной, еще не достигшей сорока лет, и всегда твердо выступала за гражданские права. Склонность к истерике ей совсем не была свойственна.
Одним прекрасным летним утром она сидела на заднем крыльце без навеса и лущила горох. Внезапно она заметила на полу мелкую движущуюся точку. Позже она утверждала, что точка была похожа на муху.
Хозяйка взяла мухобойку и прихлопнула ее. Потом она глянула на комочек, прилипший к мухобойке, и тут у нее началась настоящая истерика. Когда же к ней вернулось самообладание, она поблагодарила Бога, что дети были в дневном лагере, и, все еще не в силах унять рыдания, позвонила мужу.
— Я убила человека, — объявила она ему.
— Да ты что? Погоди-ка, — ответил он. — Возьми себя в руки. С тобой все в порядке?
— Все в порядке.
— А дети?
— Они в дневном лагере.
— Хорошо. Хорошо. Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
