Я вцепился в косяк. Передо мной была черная арабская ночь, а я не мог не то что пальцы оторвать от холодного металла, я смотреть по сторонам не мог.
– Давай! – гаркнул мне в ухо Оп-девять. – Отпускай, Альфред!
То-то и оно. У меня были серьезные проблемы с фишкой «отпусти». Мама. Правда об отце. Потеря всех близких. И вдруг я понял, что иногда наилучший выход – все отпустить и пойти своей дорогой. И я отпустил.
В прыжке меня крутило, вертело и подбрасывало. Я орал как резаный. Самолет, казалось, взмыл к звездам, а мир распался на куски и отказывался привести себя хотя бы в подобие порядка: звезды, земля, земля, звезды, звезды, земля, земля… И мой мозг тоже как будто рассыпался. Я забыл про отсчет, а когда вспомнил, не сообразил, с какой секунды начать. Может, уже пора дергать за шнур запасного парашюта? Или тогда собьется тайминг и парашют запутается? А если парашют запутается, песок смягчит удар от падения? Но если песок смягчает удар от падения, то зачем в пустыне прыгать с парашютом?
Я не считал, но прикинул, что семь секунд уже прошло, и решил дернуть за шнур запасного парашюта. Без толку. Звезды, земля, звезды, земля… и ничего не происходит. Я дернул снова. Не надо было выпрыгивать из самолета. С моим послужным списком мне и дорогу-то переходить нельзя в неположенном месте. Я дернул в третий раз.
Ничего. Ну, то есть кое-что все-таки произошло: шнур оборвался.
А спустя еще несколько секунд меня рвануло вверх футов на пятьдесят – парашют раскрылся, скорость падения замедлилась, хотя и недостаточно. Но я хоть перестал кувыркаться и падал ногами вперед. На фоне звездного неба я увидел силуэты пары бойцов АМПНА. Они были похожи на игрушечных зеленых солдатиков, которых я в детстве подкидывал в воздух на полиэтиленовых парашютах. В половине случаев шнур плохо распутывался, и солдатик разбивался или повисал, зацепившись за ветку.
Я посмотрел под ноги и увидел стремительно приближающуюся пустыню. «Согни колени, Кропп, расслабься», – твердил я себе, но все равно приземлился, как те солдатики, с напряженными и негнущимися ногами. У меня подвернулась правая, я полетел головой вперед, и парашют плавно накрыл мое скрюченное от боли тело. Я покатился по песку, все туже обматываясь шелковой тканью.
Потом кто-то сорвал парашют и перевернул меня на спину. Надо мной склонилась Эшли. При свете звезд ее красная помада казалась фиолетовой.
– Кажется, у меня сломана правая лодыжка, – сказал я.
