— Роза, детка, — отвечал он, растягивая слова, — во мне живут сотни людей.
Роза снова взялась перетряхивать сумку и наконец нашла телефон. Ее ждали пять сообщений: два от матери и три от сестры Карлы. Металл в их нетерпеливых голосах с каждым сообщением становился все звонче.
«Хочу лишь сказать, что у папы проблемы».
«Перезвони обязательно».
«Где ты? Жду звонка».
«Роза, ау!»
«Ради бога, речь идет о твоем отце. Почему ты не отвечаешь?»
— Роза! — раздался крик. — Шанель опять плюется.
— Шанель, хватит! — торопливо крикнула Роза и повернулась к Рафаэлю: — Присмотри за ними, ладно? Я должна позвонить маме.
— Где ты, мать твою, была? — грозно осведомилась Одри.
— На экскурсии с девочками. И не проверяла телефон. Что случилось?
— Плохо слышно. Что там за шум?
Роза спустилась в салон. Рев двигателя и ветра мгновенно стих до почти кладбищенского безмолвия. Туристы в ветровках довольствовались тем, что взирали на воду цвета хаки сквозь заляпанные окна. От прилавка со снедью пахло горелым маслом.
— Я на стейт-айлендском пароме. У папы возникли проблемы?
— «Возникли проблемы?» — передразнила Одри. — Ага, и еще какие. У него был удар. Два удара. Он в больнице в Бруклине.
— Не может быть!
— Он без сознания.
— О господи!
— А можно без драмодельства? Мы не на шоу Опры.[14]
Роза замолчала. Плохие новости следует обсуждать максимально спокойно — такова была принципиальная позиция Одри. И чем ужаснее событие, тем настойчивее она требовала сохранять невозмутимость. Джоел любил рассказывать историю о том, как в первые годы их брака у Одри случился выкидыш в метро. Кровь струилась у нее между ног, но когда она позвонила Джоелу из телефона-автомата, то сказала лишь, что ей «слегка нездоровится». Джоел — тогда еще не научившийся правильно интерпретировать ее загадочные, как у оракула, изречения — предложил жене выпить аспирина и перезвонить попозже, поскольку сейчас он очень занят. И Одри, стойкая маленькая британка, не стала ни возражать, ни жаловаться; она просто пересела на другой поезд и самостоятельно добралась до больницы. Роза знала, что ей положено восхищаться матерью, этим крепким орешком, но она никак не могла понять, что такого восхитительного в нежелании молодой женщины попросить помощи у мужа в трудную минуту. Если из этой истории и можно извлечь урок, думала Роза, то он состоит в абсолютной бессмысленности показного стоицизма.
— Я тебе звоню, звоню, — продолжала Одри. — У меня и в мыслях не было, что ты забьешь на сообщения. Твой эгоизм потрясает.
