И тут ее окончательно прорвало. Все горе, свалившееся на нее в новогоднюю ночь, все неизлившиеся по утраченному счастью, по незаслуженно умершей маме слезы, вся боль, накопившаяся внутри и ежесекундно разрывавшая грудь – все выплеснулось на Черкасова в потоке грязных оскорблений, в слезах, в брызгавшей ядом слюне:
– Гад, мерзавец, сволочь, козел! Ты, ты во всем виноват! Ненавижу! Слюнтяй, маменькин сынок, похотливый павиан! Ты, ты! Откуда ты взялся на мою голову? Откуда та дрянь взялась на мою голову? Ты, вы, вы оба, ты и Лариска – сладкая парочка идиотов! Ты, ты…
Словно дьявольская сила подхватила Ирину с дивана, бросила к креслу, в котором развалился Черкасов. Она била его руками по голове, но удары получались слабыми, так как голова его была довольно далеко от нее. Тогда она стала пинать его по ногам, по коленям острыми носами демисезонных сапог:
– Ты, ты виноват! Вы оба! Сладкая парочка!
Удары по ногам оказались весьма болезненными, и Черкасов подскочил из кресла – нет уж, лучше пусть бьет руками. Ирина воспользовалась любезно предоставленной возможностью и стала молотить его кулаками, что было мочи:
– Ты, ты, ты!!!
Внезапно запал пропал, словно сосуд гнева опустошился. Ирина остановилась, растерянно посмотрела на гостя, на свои руки. Закрыла ладонями лицо и заплакала. Вадим прижал ее к себе, стал покачивать, словно убаюкивая, легонько поглаживая по спине:
– Чшшш…
Он не торопил ее, не успокаивал. Просто давал выплакаться. И Ира плакала, плакала, как малолетнее дитя, выплескивающее обиду на дверь, прищемившую пальчик.
– Чшшш…
Постепенно всхлипы становились реже. И, когда они уже почти стихли, Вадим оторвал Ирину от себя, заглянул в ее лицо, улыбнулся, увидев расплывшуюся по щекам косметику:
– Уууу, как наш макияжик-то поплыл, – притянул снова к себе и поцеловал.
Поцелуй был не столько любовный, сколько отеческий, хотя к невинному и не относился никоим образом. Ира не сопротивлялась – в эту минуту ей как раз хотелось, чтобы он ее поцеловал. И она уже вся размякла, готовая к чему-то запретному, но поцелуй оказался несуразно-коротким, как поощрительный приз. Она и опомниться не успела, как почувствовала, что стоит одна посреди комнаты, и Вадим уже не держит ее в своих объятиях. Открыла глаза – а он уже выходит из комнаты. Зачем, куда?
– Вадим?
Оглянулся, улыбнулся ласково:
– Жить будете. Вот теперь я могу оставить вас в покое.
Ира растерянно стояла посреди комнаты. Что это? И он так просто уйдет?
