Разбивали двери, врывались в кабаки:
«Эй, гуляй, ребятки, последние деньки!
Нынче можно, братики, веселиться нам.
Мы поедем завтра по своим домам».
Карусель на улицах, на улицах метелица.
«Осподи ж ты, боже мой, что ж такое деется?..»
Магазин. В витринах,
забывших замкнуться,
Яблоки сияют,
винограды вьются.
Подошла к витринам оравушка пьяная:
— Ой, братишки, яблоки!.. —
Ударила метель.
Покатилось яблочко,
сочное, румяное,
Из дыры витринной
прямо на панель.
Гармонист, сукин сын,
чуб до подбородка,
Подхватил на лады,
подпустил чечеткой:
«Иэх, яб-блочко,
И куды котишься…»
Думали недолго, поддержали хором,
Под гармонь лихую, с хлестким перебором:
«К охфицерам попадешь —
Не воротишься…»
На тротуаре летали подошвы,
В такт подгоняя каблучный ляск.
— Бейте, ребята, в литые ладоши!..
Сыпьте, братишки, могучий пляс!..
«Иэх, яб-блочко…»
Но где-то за городом хмурым подряд
Захлопали гранаты, ухнул снаряд.
Холодок рассыпался дрожью по коже —
И стали трезвее, и стали строже.
Вышел один — клеш, как парус, раздут,
Черные ленты как два транспаранта:
— Братишки, то ж наших за городом бьют!
По нашим стреляет гадюга Антанта!
Почто же у нас ни винтов, ни гранат,
Когда же мы стали такие робкие?
А кто же революцию будет охранять?..
И пошла за винтами братва на коробки!
Но опять отделились,
Дали задний ход,
Сплюнули сквозь зубы: — Мы на пароход.
По Одессе-маме заскучали мы.
Мы разлукой очинно опечалены.
От края земли
Эти гады «яблочко» к Махно занесли.
Обыватели захлопывали ставни,
Чтоб дрожать тихонько и несмело.
По ночам потели кровью камни,
По утрам земля огнем горела.
А бок о бок с городом,
за высокой сопкой,
«Яблочко» шагало
матросской походкой.
