— На горячее будет сложный кебаб, — сказал Фарук, увидев, что Расим осторожничает с едой. — У вас в Белоруссии, да и в России тоже, его называют люля-кебаб.
— В меня вряд ли влезет столько, — ответил Расим.
— Влезет, — сказал Фарук. — А если не влезет, то чаем утопчем.
Так за мелкими и ничего не значащими репликами прошел час.
Уже все загородки в ресторане были заняты, причем большинство посетителей, судя по физиономиям, было европейцами. И только в загородке напротив расположилась турецкая семья. Отец — ярко выраженный брюнет, его жена — женщина неопределенного возраста в хиджабе и маленький мальчишка лет шести-семи.
— Это курды, — пояснил Фарук, увидев интерес Расима к этой троице.
— Вы продолжаете изучать Ахундова? — вдруг спросил Расима Эрдемир.
— Нет, та конференция, на которой я познакомился с Фаруком, была последней. В аспирантуру я не поступил, а потом и от языкознания отошел.
— И чем вы сейчас занимаетесь? Бизнесом?
— Вряд ли это можно назвать бизнесом. Я работал в туристической фирме.
— Почему работал, вы оттуда уволились?
— Нет, но после того, как я задержусь в Турции, хозяин может меня уволить.
— Будем надеяться на лучшее, — сказал Эрдемир.
— Будем, — согласился Расим.
— Меня все же интересует, почему вы выбрали предметом своего исследования Ахундова?
— Наверное, потому, что поэты-материалисты в Советском союзе были более известны, чем все другие поэты.
— Да, да, — вмешался в разговор Фарук. — В СССР, например, был очень популярен Омар Хайям. Его даже считали первым персидским поэтом. Хотя в иерархии поэтов Персии у него далеко не первое место.
— Он тоже был материалистом? — спросил Эрдемир.
— Нет, — ответил Фарук, — он часто использовал образ и символ вина, и в СССР полагали, что он пьяница, а значит, свой человек, родственная душа.
— Родная душа, — автоматически поправил Фарука Расим.
Эрдемир посмотрел на Фарука так, как смотрит кот на прохожего, помешавшему ему ловить птичку.
— Вам рекомендовали его? — снова спросил он Расима.
— Нет, но объяснить это, скорее всего, можно тем, что Ахундов стоял ближе всех на полочке у научного руководителя. А студенты, как губки, вначале впитывают то, что им дают профессора.
— А потом?
— Потом, все зависит от студента и обстоятельств. Если бы я остался в аспирантуре, то, наверное, продолжил исследовать и Ахундова, и восточную литературу. Но судьба, да и все что произошло в СССР, привели меня на ниву туризма, — произнес Расим, удивляясь тому, что под влиянием общего стиля разговора сам перешел на газетные обороты.
