Но когда из бань донесся колокол, возвещавший об открытии ворот, Сенека ускорил шаг.
Однако у храма Кастора он словно прирос к земле. Он случайно бросил взгляд на стену. Среди каракуль, нацарапанных на всех зданиях Рима, между бронзовой доской с новыми правительственными постановлениями, непристойными надписями и рисунками, и объявлениями о сдаче помещений кто-то нанес красным мелом двустишие:
«Тише: слышишь, Нерон? Хохочут в небе все боги,
Стих твой их рассмешил, детски-пустой стихоплет!»
На лице Сенеки появилась смущенная улыбка. Затем оно приняло озабоченное выражение, и философ сокрушенно покачал головой.
— Неужели так далеко зашло?
Он три месяца отсутствовал, ни с кем не встречался и не представлял себе, что могло за это время случиться?
Очевидно, и другие узнали об увлечении императора? Откуда это стало известным? Он ничего не понимал.
Сенеке казалось, что народ любит Нерона. Император ведь снизил налоги, заботился о народных зрелищах и назначил обнищавшим патрициям пожизненные пособия.
На Форуме передавалось из уст в уста, что Нерон не хотел подписать смертного приговора двум разбойникам, а когда был к этому вынужден — тяжело вздохнул и пожалел, что умеет писать. Нигде не было слышно о недовольных. Немногие республикански-настроенные семьи, в которых еще были живы традиции прежних вольных времен, либо покорялись, либо уединялись в своих отдаленных поместьях.
Сенека не мог прийти в себя от удивления. Он заторопился, чтобы поскорей встретить людей и побеседовать с друзьями.
Миновав в воротах бань привратника в персиковом одеянии, он прошел в гардеробную, где снял тогу.
Мальчик-негр подал ему ежедневную официальную газету «Acta diurna». Сенека с любопытством набросился на нее. В ней сообщалось, что сего дня императрица Агриппина примет четырех сенаторов. Далее шел отчет о заседании сената. Было много брачных и еще больше бракоразводных объявлений. За ними следовала заметка о драке двух кутил из-за какой-то гетеры, затем театральная сплетня о Парисе и, наконец, длинная статья о знаменитом поэте Зодике. О Нероне — ни слова. Сенека уронил газету.
Кругом стоял невообразимый шум. Собралось около трех тысяч посетителей. Краны были отвернуты; журчали струи воды; купавшиеся плескались в ваннах; в трубах гудел сжатый пар. Наверху зазвучали флейты. Заиграл специальный оркестр бань. Начался утренний концерт.
По узким проходам, разветвлявшимся во всех направлениях, сновали слуги, то неся одежду посетителей, то подавая в столовую кубки или дымящиеся блюда. На кухне уже был разведен огонь; повара были заняты стряпней.
