Нерон был доволен собой. В течение года у него накопилась целая библиотека собственных произведений, на которые он с гордостью взирал.
Он распределил свое время так, что не оставалось ни одной незаполненной минуты; все, казалось, приближало его к его великой, единственной цели. Он набросился на занятия; много читал и время от времени заучивал наизусть стихи, дабы их музыка проникла ему в душу и пробудила в ней вдохновение.
После занятий Сенека уводил императора гулять, объяснял ему все окружающее и обращал его внимание на вещи, которые он раньше даже не замечал. Ученик казался восприимчивым.
Впоследствии, по указаниям воспитателя, он продолжал свои наблюдения уже самостоятельно.
Он посещал со своими зодчими предместья, где строительные работы производились медленно и без энтузиазма. В то время, как зодчие совещались, он возвращался к носилкам и углублялся в кривые и грязные переулки, где, скучившись, ютились бедняки и отовсюду выглядывала невероятная нищета.
В канаве, на поверхности воды плавали нечистоты; на улице погонщики ударами палок гнали своих мулов меж подвальных сапожных мастерских и приземистых кабачков; на краю рва валялись дохлые собаки и кошки. Императору ударяло в лицо нестерпимое зловоние. Этот ужас запустения и пугал, и зачаровывал его.
Нерон, чувствовавший себя прежде оторванным от жизни и соприкасавшийся с ней лишь вынужденно, поскольку этого требовал долг, теперь, захваченный окружающим, приказал опустить носилки.
Люди высовывали головы из лачуг, но тут же испуганно исчезали, как-будто над ними разверзлись небеса. Нерон наблюдал. Навязываемое ему на уроках — теперь овладело им. Его волновали эти незнакомые люди, с их тяжкой судьбой и чуждыми ему желаниями; его разжигало мучительное любопытство: ему часто хотелось заглянуть в глубину этих неведомых существ. Долго смотрел он вслед всякому ускользавшему под ворота нищему.
На краю рва сидела старушка; она растирала опухшие, покрытые струпьями ноги. Нерон посмотрел на нее.
— Больно? — спросил он с вызывающим любопытством.
Старушка подняла на него тупой взгляд и ничего не ответила.
— Сильно ли у тебя болят ноги? — переспросил император, повышая голос; в его душе боролись жалость и жестокость. — Хотелось бы тебе, небось, чтобы ноги перестали болеть. Чтобы ты могла бегать, как в двадцать лет? А?
Старушка и на сей раз не ответила, но слезы покатились по ее щекам…
— Не плачь! — сказал Нерон с поблескивающими глазами, и задорно добавил: — Ведь и у меня больные ноги! Потому я всегда в носилках!
