. Это подтверждается и феноменологически, на стыке феноменологии и теософии,
[95] когда с одной стороны феноменологически анализируется сознание в высшей форме своего проявления, каковым является
мышление, а с другой стороны теософически наблюдается и исследуется факт
смерти. Обе стороны неожиданно сходятся, обнаруживая ОДНО И ТО ЖЕ. Выясняется, что смерть, которую воспринимают в исключительно негативном, разрушительном плане, как своего рода серийного убийцу, производящего с каждым появлением новый труп, не только убивает, но и созидает. Смерть не антипод и не противоположность жизни, а сама ЖИЗНЬ в её высшей очеловеченной потенции. Если она и убивает жизнь, то делает это ради ЖИЗНИ, убивая слепую, буйную, животную просто-жизнь и освобождая место зрячей, воспитанной, очеловеченной. Это можно понять, только поняв
мышление. Мышление и смерть синонимы при условии, что мышление –
живое мышление. Что́ такое мышление, и что́ в нём происходит? Простое восприятие вещи не дает ещё никакого знания о вещи. Знание возникает, когда восприятие дополняется понятием. Понять вещь значит охватить (be-greifen) её понятием (Begriff). Понятие – это такое отношение, или соотношение, элементов вещи, в котором вещь впервые обнаруживает себя как вещь. Вещь, только воспринятая, есть данность бессвязных факторов, или элементов. Взятая в понятии, она представляет собой менее или более сложную соотнесённость составляющих её факторов, или элементов. Соотнесённость должна быть
правильной (= необходимой), чтобы вместо самой вещи мы не получили её сюрреалистическую или дадаистическую карикатуру. В слове
хлеб, скажем, состоящем из четырех букв, решающим является не наличие и связанность букв друг с другом, а их единственная необходимая соположенность. Можно ведь с какой угодно креативной невменяемостью варьировать буквы, получая что-то вроде
лехб, бехл, хбел, что угодно, но только не
хлеб. Этот принцип необходимой соположенности, соотнесённости элементов вещи и есть
понятие вещи, то именно, без чего вещь непонятна и не-вещь. Будь вещи изначально даны в сущностно-необходимой конфигурации составляющих их частей, не было бы никакой нужды мыслить их. Но вещи даны именно смешанно и запутанно, совсем как в детских картинках, испещрённых каракулями, за которыми не видно цветка, льва или орла. Причина этого
«грехопадения» вещей лежит, конечно, не в
«самих вещах», а исключительно в человеке, в особенностях становления человека. Поскольку человеческая организация в момент её вычленения из доиндивидуальной слитности и нераздельности распадается на чувственное (восприятия) и сверхчувственное (понятия), то и вещи соответственно предстают в двойном аспекте: как просто и только воспринятые, в смеси существенного и несущественного, необходимого и побочного, и как
