, то есть помысленные в их понятии и сфокусированные в эйдосе и смысле. Мысля вещь, мы фактически не делаем ничего иного, как очищаем её от случайных, наносных, побочных факторов, всего того, что вовсе не необходимо для её существования и может быть устранено без каких-либо существенных для неё изменений. Можно было бы описать это в терминах гуссерлевской эйдетической редукции, или самосведения вещи к её сущности. Но о том же говорит и формула художества у Микельанджело:
«Беру камень и отсекаю всё лишнее», которая есть в то же время
формула мышления. Формула мышления:
reductio ad essentiam, или вещь как ОНА САМА, когда её уже не просто мыслят, но, мысля, видят. Именно это имел в виду Гёте, говоря с Шиллером о перворастении. Я вижу (video) идею (idea), и вижу глазами, потому что (человеческие) глаза видят сверхчувственное, когда смотрят на чувственное. Если теперь перейти от темы мышления к теме смерти, как она описана в духовнонаучных анализах Штейнера,
[96] то сходство, чтобы не сказать, адекватность бросается в глаза. Что же делает смерть с умершим, как не то же, что мышление делает с вещью! Если отвлечься, с одной стороны, от туманно-религиозных представлений об аде и чистилище, а с другой, от необыкновенно сложного
общего гештальта мира посмертного существования (который, заметим, не вечен, а транзитивен в череде повторяющихся жизней человеческой индивидуальности), то внимание – как раз в контексте обозначенного сравнения, или тождества, – сосредотачивается на моменте очищения души от всего приставшего и прилипшего к ней в результате прижизненно ею свершённого, включая привычки, предпочтения, характерные особенности, словом, всё, что при жизни было отдано телу, служило телу и срослось с телом. Очищение – своего рода
«эпохé» сознания с заключением в скобки его
«смертного»: сознание, редуцированное в бессмертие. Шеллинг в 32-м чтении «Философии откровения»
[97]выразил это в удивительно точных словах: «Смерть человека», говорит Шеллинг, «хочет быть не столько расторжением, сколько эссентификацией, в которой погибает только случайное, между тем как сущность, то, что собственно и есть сам человек, сохраняется. Ибо ни один человек не являет себя при жизни полностью как тот, кто он Есть. После смерти он есть просто Он сам. В этом лежит отрадность смерти для одних и её ужасность для других.» Можно заменить смерть мышлением и получить всё тот же результат. Разве мышление не эссентификация вещи, в которой уничтожается случайное, побочное, несущественное, чтобы вещь предстала как
