Протокол
первого допроса Хармса содержит довольно простодушное заявление:
«Я
работаю в области литературы. Я человек, политически не мыслящий, но по
вопросу, близкому мне: вопросу о литературе. [sic]
Заявляю, что я не согласен с политикой Советской власти в области литературы и
желаю, в противовес существующим на сей счет правительственным мероприятиям,
свободы печати как для своего творчества, так и для литературного творчества
близких мне по духу литераторов, составляющих вместе со мной единую литературную
группу».
По
поводу детского творчества сказано следующее:
«К
наиболее бессмысленным своим стихам, как, напр., стихотворение "О
Топорышкине", которые ввиду крайней своей бессмыслицы были осмеяны даже
советской юмористической прессой, я относился весьма хорошо, расценивая их как
произведения качественно превосходные, и сознание, что они неразрывно связаны с
моими непечатающимися заумными произведениями, приносило мне большое внутреннее
удовлетворение».
Протокол
Введенского по стилю соответствует сумрачному тону его поэзии:
«Основным
лейтмотивом наших политических бесед (с Хармсом) была наша обреченность в
современных советских условиях. Мы хорошо понимали, что ненавистные нам
советские порядки нелегко сломать, что они развиваются и укрепляются помимо
нашей и иной, враждебной им, воли, что мы представляем собой людей обреченных».
Введенский
каялся с первой страницы, Хармс – со второго допроса, но это дело не меняло.
Похоже, Бузников надеялся сделать себе имя, собрав материал на более крупных
птиц. В частности, в протоколах Введенского Маршак упоминается в качестве
пособника и подстрекателя преступной деятельности молодых писателей. Олейников
называется поклонником Троцкого. Однако Маршака, а с ним и других, было велено
не трогать. А сама молодежь не представляла большого интереса ни для Бузникова,
ни для начальства.
Бахтерев
пишет о своем тюремном опыте прямо-таки элегически. Свежее белье на койке,
хорошее питание. Единственная проблема – нечего читать кроме газеты, которую он
со скуки зачитал до дыр. Ему в момент ареста было 23 года. Я не думаю, что
остальные разделяли его мнение.
Туфанов,
которого и притянули в основном как учителя своих учеников, получил 5 лет
лагерей и был конченым человеком. По крайней мере, сел за «взрослые стихи», за
поэму «Ушкуйники» где писал:
«Погляжу
с коня на паздерник, как пазгает в подзыбице Русь»
Мог
ли автор точнее выразить свое отношение к Советской власти? Здесь, как и в
зауми, Туфанов выступает как мастер звукового образа.
