Во
время одного из моих выступлений в этом самом месте один из слушателей, который
воспринимал все довольно придирчиво, заметил, что я стал говорить о вещах
тривиальных. Все, мол, знают, что жесты, мимика и интонация могут изменить
значение сказанного кардинальным образом. Я не стал возражать моему оппоненту.
Потому что, в сущности, он был, конечно, прав. Я только заметил, что в рамках
концепции релятивизма я бы сформулировал то, что он сказал, несколько иным
образом. С помощью мимики, жестов и интонации человек пытается передать другим
(скорее всего, неосознанно) свою трактовку (применительно к данному случаю)
сказанных им слов. Это – первое, что я хотел бы заметить по данному поводу.
Во-вторых, мимика, жесты и интонация – составляющие языка. И, следовательно, к
ним относится все, что мы говорили о языке вообще. В частности, мимика, жесты и
интонация не однозначны. Например, похожие жесты по-разному трактуются разными
индивидуумами. А в-третьих, я, на самом-то деле, хотел только подчеркнуть, что
когда мы говорим о жестах, мимике и интонации, то опять может возникнуть мысль
о континууме.
Но
это все – с одной стороны. С другой стороны, множество значений слов
генерируется в нашем мозгу. Может ли мозг генерировать бесконечное число – это
еще вопрос. То есть он (мозг) может пытаться отобразить на себя бесконечное и
даже континуальное или еще более мощное множество. Однако он должен все эти
отображения сохранить внутри себя. А вот тут-то и мне уже начинает казаться,
что такая, с виду конечная, штука, как мозг, может сохранить только конечное
множество. Поэтому, когда меня спрашивают о множестве значений слов
индивидуума, я говорю, что это множество необозримо. Понимая при этом вот что.
Конечно ли оно или бесконечно – это не особенно важно. Важно то, что значений
слов так много, что они не поддаются простому анализу.
Может
возникнуть вопрос: а толковый словарь разве не включает в себя все значения
всех существующих слов? Ответ очень прост. Толковый словарь содержит обозримое
число слов. Значит, он все значения не включает.
Теперь
я опять хочу вернуться к налимовской модели языка. Процесс обучения Налимов
видел в байесовском механизме формулы условной вероятности. Он считал ее как бы
фильтром, пропускающим только те значения, которые укладываются в рамки
заданного условия. Эти налимовские положения о байесовском механизме, как я их
понимаю, тоже не надо было бы принимать буквально. Поэтому поначалу доклады
Налимова вызвали противодействие математиков, любящих точность в высказываниях.
Им не понравилось, например, что вероятностный интеграл у Василия Васильевича
не был равен единице. Упрек был не по существу, и Налимов легко доказал это. К
мультипликативной составляющей он добавил нормирующий множитель. Интеграл стал
равен единице.
