Но такой эксперимент мы поставить не можем. Ну и, значит, мы
не можем сказать, что было бы, если бы Иосиф Бродский не преследовался
советскими властями и если бы стенограмма суда над ним не читалась поголовно
всей интеллигенцией страны. Хотя должен здесь подчеркнуть, что мы не знаем, насколько
предыстория существенна. Но то, что она влияет в какой-то мере на нашу оценку
творчества, это следует из всего сказанного выше.
Ахматова, надо полагать, считала, что преследование Бродского
советскими властями в конце концов будет иметь благоприятное значение для него.
Она говорила: «Какую биографию делают нашему рыжему!». Вот Анна Андреевна, как
мне кажется, не должна была бы относиться отрицательно к положению о субъективизме
в оценках литературных произведений.
Булгаковский герой, произносящий фразу, которую я приведу
строчкой ниже, тоже, судя по всему, с положением о субъективности в оценках был
бы согласен. Помните? «Повезло, повезло!.. Стрелял, стрелял в него этот
белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие». А сам Михаил
Афанасьевич, наверное, в субъективизм не верил. Поскольку приведенное здесь
высказывание его героя было сделано с явного авторского неодобрения. А я должен
признаться в том, что при первом знакомстве с «Мастером» мне пришлось
перечитать этот кусок из романа, чтобы проверить, правильно ли я понял автора.
Настолько диким мне показалось сказанное. Хотя на тот момент у меня было
оправдание: моя теперешняя заметка не была еще тогда написана.
Возвращаюсь к своей мысли о том, что прямые жизненные
эксперименты поставить чрезвычайно трудно. Однако же кое-что все-таки возможно.
Помню такие два эксперимента, которые я, один неосознанно, а другой осознанно,
совершил над самим собой. Когда я впервые попробовал маслины, они мне
показались совершенно отвратительными. Но мой отец мне сказал, что у меня еще «не развит» вкус, поэтому мне
маслины и не нравятся. И я, мол, должен попробовать их еще раз и постараться «понять»,
какие они вкусные. И я решил поверить своему отцу. Попробовал маслины в другой
раз. Потом еще. И в какой-то момент я уже мог съесть одну-две маслины без
особого отвращения. А очень скоро я стал маслины обожать.
Второй эксперимент я поставил над самим собой уже осознанно,
когда был еще очень молод. Как-то я рассматривал экспозицию изобразительного
музея им. Пушкина в Москве. В какой-то момент я увидел там кубистическую работу
Пикассо. И, разглядывая ее, стал размышлять, почему она может нравиться людям.
Я тогда уже знал, что есть люди, которым картины Пикассо кажутся полнейшей
мазней, и есть почитатели Пикассо, которые считают его гением. Как такое могло
случиться, представляло для меня загадку. Точнее, для меня представляло загадку
то обстоятельство, что кто-то мог считать Пикассо гением. Тогда, в музее, на
меня его картина не произвела никакого впечатления.
