Но майор Минниз — возможно, из любезности — принял сторону Оливии, рассказав историю, которая частично подтверждала ее точку зрения. Произошло это не с ним самим, а сто лет назад с полковником Слиманом, когда тот был начальником округа в Джабалпуре. Слиман пытался предотвратить самосожжение, но вынужден был отступить из-за упорства вдовы, вознамерившейся исчезнуть вместе с мужем.
— Вот это в самом деле было добровольное самосожжение, — сказал Оливии майор Минниз. — Сыновья и остальные родственники вместе с полковником Слиманом попытались остановить ее, но ничего не вышло. Она не сдавалась. Четыре дня просидела на камне в реке и сказала, что если ей не позволят сжечь себя, то она начнет голодовку. Так или иначе, в живых она не останется. В конце концов, Слиману пришлось сдаться (эту битву он проиграл), но говорил он об этой старой даме с уважением. Она не была религиозной фанатичкой, даже не очень театрально себя вела, просто сидела себе тихо, ждала и не отступалась — хотела уйти вместе с мужем. Что-то благородное в этом было, — сказал майор, но в его голосе уже не слышалось терпения и насмешки — ни в малейшей степени.
— По мне, так уж слишком благородное, — сказала Бет Кроуфорд. Будучи хозяйкой, она решила, что настало время сменить тон. — И хотя я очень люблю тебя, дорогой мой, — сказала она мужу, сидящему напротив, — не думаю, что я смогла бы…
— А я смогла бы! — воскликнула Оливия так искренне, что все замолчали и посмотрели на нее. И Дуглас (на этот раз она осмелилась поднять на него глаза, даже если он и сердился на нее). — Я бы захотела. То есть я бы не хотела жить дальше. Я бы только благодарна была за такой обычай.
Они встретились глазами. Она увидела, что его твердый взгляд постепенно тает от нежности. И сама она ощутила такую же нежность. Ее чувства были столь сильны, что она не могла больше смотреть ему в глаза. Она опустила взгляд в стоявшую перед ней тарелку и покорно начала резать ножом жесткий кусок курицы в мучном соусе, который пришел на смену жесткому куску жареной рыбы, и думала о том, что все можно с легкостью вынести и со всем можно справиться, если только они с Дугласом будут испытывать такое друг к другу.
30 марта. Сегодня мне нужно было зайти на почту, так что после я, как обычно, подождала Индера Лала, чтобы идти домой вместе. Мы уже дошли до самых королевских усыпальниц (у озера и хижины Маджи), как вдруг услышали доносившиеся из них странные, напоминающие стоны звуки. Индер Лал сказал, что лучше бы нам идти домой. Но когда мы достигли следующей усыпальницы (их там было несколько, все принадлежали какой-то семье, жившей в XIV веке), мы услышали тот же звук позади нас. Это совершенно точно был стон. Несмотря на протесты моего спутника, я вернулась посмотреть, в чем дело. Вниз вели ступени; как правило, у таких строений не бывает стен, все закрыто арками и решетками, так что внутри обычно очень темно. Сначала можно было разглядеть только неясное нагромождение саркофагов в центре, но стоило звуку повториться, и я заметила какую-то фигуру, забившуюся в самый угол. Это был человек, одетый во что-то оранжевое. Я подошла ближе (тут снаружи раздался предостерегающий крик Индера Лала) и наклонилась, чтобы разглядеть стонущего. Это был белый садху, Чид, с которым я однажды познакомилась у дома отдыха для путешественников.
