Неизвестно, может, так в нем проявлялось понимание того, что он должен возвращаться к своим родным.
А здесь появилась эта девушка с чистыми глазами, непосредственным выражением лица, какая-то своя, не из этого корыстолюбивого, завистливого, ревнивого к чужим успехам мира. Она, как сирота, посматривала вокруг, не стремясь влиться в общее веселье.
— Ты откуда? — спросил у нее, пригласив на танец сразу после знакомства.
— Из Орехово-Зуево, — сразу поняв, что он имеет в виду, ответила Лиза. И спросила: — Тебе здесь неуютно?
— Как ты угадала? — Юрий рассмеялся. — Никто не понял, почему я работаю, как угорелый, готовы были упрекать меня в жадности, а ты будто в душе прочитала.
Юрий, конечно, не был святошей, хотя нигде не заводил шуры-муры себе на головную боль: ни в армии, ни здесь. Но эта девушка чем-то зацепила его. Ее зеленоватые с желтыми крапинками глаза тихо мутили его разум, он изнемогал от вожделения, от непонятного родства с нею до потери внимательности и самоконтроля.
Поздно вечером к Лизе подбежала раскрасневшаяся Неля:
— Николай приглашает меня гулять здесь до утра. Ты как, выдержишь?
— Гости начинают расходиться… — намекнула Лиза на соблюдение пристойности.
Но ее подругу уже подхватил ураган страсти, безоглядной, как выпитая в один присест рюмка хмельного напитка.
— Пусть! А мы останемся!
Лиза только пожала плечом.
— Не пожалеешь?
— Или пан, или пропал, подруга! — качнула растрепавшейся прической Неля. — Хочу замуж, а на Дана надежды напрасные. Через полгода окончится учеба и мы попадем в трудовые коллективы, где ни одного холостяка уже нет. Из кого тогда выбирать? И ты не хлопай ушами, хватай свое счастье за грудки.
Я уже пробовала хватать; выскальзывает, если не судьба, — подумала Лиза, но подруге ничего не ответила. Нелины опьяненные глаза подсказывали, что к словам она прислушиваться не способна, по крайней мере сегодня. Тем не менее отравляющие миазмы ее отчаянности, молодой задор, дерзновенность в стремлении дожать благоприятный момент, в конце концов просто азарт в поединке с шансом передались и Лизе. Вдруг ей подумалось, что она слишком осмотрительна, что сердце не часто поднимается до неба такими вспышками неистовства, и, вообще, не каждый способен разжечь его в девичьем естестве. Это только в юности солипсические[26] желания воспринимаются остро, как боль, так как они являются первыми, еще не освоенными сознанием. Ведь душа более близка природе, чем склонный к взвешиваниям разум, поэтому ее и всколыхнуть проще, но вот отойдет пора цветения, и все потребности человеческие уже будут восприниматься привычно и бестрепетно, ибо разум вступит в свои права.
