— Ладно, — неохотно согласился Ива.
Смерть как не хотелось ему идти к Амвросию. А ничего не поделаешь — надо.
Вечером Амвросий возвращался из церкви в свою келью, обронил палку. Ива тут как тут. Кинулся, поднял палку, с поклоном подал:
— Возьми, батюшка.
Амвросий кивнул головой, вроде поблагодарил.
На другой день Ива чуть свет — у келарской палаты. И не зря. Кликнули его:
— Эй ты, подь сюда!
Вошёл Ива в келарскую палату — важно на скамье развалился Амвросий.
Ива сообразил: келаря нет. Амвросий за главного. Поманил толстым, как огурец, пальцем, дал бумагу.
— Сбегай, отнеси брату казначею. Да чтоб единым духом обратно!
— Будет исполнено, — поклонился Ива.
И бегом к казначею.
Раз десять, как не более, посылал Амвросий Иву то в один, то в другой конец монастыря. Видел Ива: затаилась хитрость в поросячьих глазах Амвросия. Приметно доволен был, что льнёт к нему приёмыш иконописца Макария.
Верен оказался расчёт Игнатия. Когда собрался Амвросий ехать по деревням, сказал Иве:
— Поедешь со мной.
Богат монастырь. Подданных ему деревень не счесть.
Поехали, однако, только в две.
Ну и нагляделся Ива!
Куда ни приедет Амвросий, везде стоит бабий вой и плач. Одни мужики в пояс кланяются, другие смотрят волками.
Кажись, не было избы, в которую бы не заглянул келарев помощник. И отовсюду либо деньги брал, либо овцу со двора сводил, либо борова, а то и корову.
В Марьине велел Амвросий мужику, что правил лошадьми:
— Ко двору Кузьки Егорова теперь…
Не труслив Ива, а ёкнуло сердце: как оно обернётся?
Спрятался за телегу, чтобы Кузьма ненароком сразу не узнал.
— Будешь ли, государь, долг платить? — куражится Амвросий.
Хмур Кузьма. Отвечает:
— Подожди до урожая. Зерном отдам.
— Старую песню поёшь.
Пробует Кузьма уладить дело миром. Старается не сказать лишнего слова.
— Отдавать сейчас нечем. Сам не хуже меня знаешь.
— А брал?
— Ну, брал.
— Так и отдавай.
Из толпы мужиков, что во дворе собрались, крикнул кто-то:
— Велик больно у монастыря карман! Возьмёшь рубль, а отдавай два. Не по совести это!
Амвросий на говорившего глаза скосил: «Погоди, мол, придёт и твой черёд — припомню».
И людям в чёрном, монахам, что были при нём:
— Корову забирайте!
Поклонился смиренно Кузьма — у самого ходят на скулах желваки, кулаки налились каменной тяжестью.
— Помилосердствуй. Отдам ведь. Не оставляй ребятишек без молока.
Баба, должно, жена Кузьмы, завыла тонким голосом.
Повели корову.
Громче завыла баба.
Видать, крепкий был мужик Кузьма. Другой бы в беспамятстве кинулся на Амвросия. Этот — нет.
