Поэтому она не уставала благодарить Оливера. Тот смотрел на ее признательное веснушчатое личико с нежностью и целовал в нос. Если бы она не отворачивалась со смехом, он мог бы расцеловать каждую веснушку на ее теле. В эти мгновения Оливер так любил свою Джемму, что становилось больно дышать.
Казалось, что теперь, когда дела больше не докучали ей, Джемма должна стать полностью счастливой. К советам матери она прислушивалась не больше, чем обычно, Олли прекрасно понимал, что она сама решит, как для нее лучше. Ведь, в конце концов, она прожила без него как-то двадцать лет своей жизни. Тем более что привычная буйность ее куда-то пряталась, уходила, и Оливер надеялся, что это любовь к нему и их будущему ребенку заставляет Джемму присмиреть.
На самом деле ее задумчивость не имела никакого отношения к смирению. И к беременности. Джемма тосковала. Ее все чаще тревожило странное, непривычное ей ощущение: ее покинули. Ангел куда-то пропал и не торопился возвращаться. Обычно его присутствие было так же непреложно, как восход солнца, но в последнее время, с первых дней замужества, она перестала замечать рядом с собой его легкое дыхание. Последний раз она чувствовала его тогда, на вершине холма, впервые лежа в объятиях Оливера за несколько дней до свадьбы. Поделиться этой утратой Джемме было не с кем, любой счел бы, что она тронулась умом. Но разум ее был все так же чист, и именно этот разум говорил ей, что ангел куда-то исчез из мира вокруг.
Теперь, когда забот на ферме стало меньше, а беременность протекала легко и не доставляла никаких особенных неприятностей, Джемма чаще стала уходить к морю или на холмы. Оливеру, сделавшемуся теперь еще предусмотрительнее и заботливее, она отвечала отговоркой, что прогулки на свежем воздухе идут ей на пользу, что вредно сидеть в четырех стенах, и бог знает что еще. На самом деле она просто искала. В ней теплилась надежда, что, стоит ей сесть под сводом замка, или ступить на волнистую, как стиральная доска, песчаную отмель, или сорвать и растереть в руках веточку дикой мяты, – как она найдет его, своего невидимого ангела, хранившего ее столько лет, сколько она помнила саму себя, и даже больше. Но ее попытки были тщетными. Совсем отчаявшись, Джемма взяла машину и отправилась «на вершину мира», туда, куда впервые ехала за рулем: пешком пройти это расстояние становилось все тяжелее.
Оставив машину на тропинке, Джемма стала карабкаться вверх по крутому склону. Это была задача не из легких, тем более что живот в последнее время начинал мешать свободному передвижению, хоть Джемма и не показывала этого при родных. Она с улыбкой представила, как схватилась бы за сердце Кэтрин, если бы увидела ее сейчас, крепко уцепившуюся за серый выступ одной рукой и за пучок травы – другой. Нет, Кэтрин не суждено понять, что стихия ее дочери – пустоши, луга, развалины и холмы, она – само их порождение, и ничто здесь не может причинить ей вреда. Ей и ее ребенку.
